– А эта, значит, нравится? – нараспев спросил Умар и взвёл большим пальцем курок. – Эта тварь?

Лицо Бельфегора расслабилось, спало. Полоски губ, похожие на розовых ленточных червей, растянулись в довольной ухмылке. Чёрные глаза-кнопки с триумфом смотрели на Лазаря.

– Убьёшь его – убьёшь и её. Теперь они связаны, – отчётливо проговорил Лазарь и повернулся к Бельфегору. – Ой! Кажется, наши планы всё-таки расходятся.

Тяжёлая челюсть Бельфегора стала рывками падать вниз.

– Сопи в две дырки! – спохватился Леонард, щёлкнув револьвером, но слишком поздно.

Умар услышал предупреждение.

Он стоял к Лазарю затылком, однако лицо Хеспии с зеркальной точностью отражало изменения на другой стороне головы. Как показалось Лазарю, лицо Умара преисполнилось мучительным сомненьем.

Бельфегор тоже это заметил:

– Прикончи ублюдка. Не досталась тебе – не достанется никому, – зачем-то вспомнил он «Бесприданницу» Островского.

Яника снова дёрнулась в неконтролируемом порыве что-то предпринять, и Лазарь снова удержал её. Для чистоты эксперимента всё должно было произойти без экзогенного вмешательства.

Дуло револьвера сильнее вдавилось в щёку Донгана, образовав глубокую выемку. Умар не смотрел вниз – он неотрывно вглядывался в лицо своего навсегда потерянного Ангела, который, по сути, больше таковым не являлся, и думал, размышлял, взвешивал.

Во всяком случае, Лазарю хотелось в это верить. Он почувствовал, как тонкие, всегда холодные пальцы Яники, сцепились с его пальцами, всегда очень горячими, в неразрывный замок. Наверное, так сцепляются руками сидящие в соседних креслах пассажиры самолёта, потерявшего управление и падающего на огромной скорости в океан.

Лицо Хеспии, между тем, сменило выражение. Теперь оно отражало глубокую неизбывную жалость, вот только непонятно, к кому. Жалость к другому предвещала «хэппи-энд», жалость к себе… она никогда ничего хорошего не предвещает. Лазарь неотрывно вглядывался в рыжий затылок Умара, и всё гадал: что за ним? Хеспия молчала. Одно её слово, одна ласковая улыбка – и всё могло поменяться в сторону «хэппи-энда». Но она молчала. Видимо, тоже не хотела смазывать результаты опыта.

– Стреляй! – подначивал Бельфегор. Любая заинтересованность в научной стороне вопроса в этом человеке отсутствовала напрочь. – Кончай му-му водить. Спусти курок!

– Я люблю её, – наконец проговорил рыжий затылок.

За этим могло последовать что угодно – слёзы раскаяния, объятия примирения, выстрел. Но обязательно что-то одно.

13

Большим пальцем Умар плавно спустил курок с боевого взвода.

– Ну, ты и тряпка! – взорвался Бельфегор. – Не решишься сейчас, потеряешь уважение к себе! И тебя уже никто не будет уважать!

Умар не слушал его. Он вынул пистолет из щеки Сенсора и с размаху отправил подальше в кусты. Потом повернулся к Бельфегору, и Лазарь, наконец, смог увидеть его профиль. Тонкая блестящая полоска слезы растянулась во всю щёку.

В глазах Хеспии тоже стояли слёзы. Веки покраснели, подбородок трясся, губы скривились. И вместе с тем она всё равно оставалась прекрасна, как Мария Магдалена кисти Тициана.

– Может, и потеряю, – улыбнулся Умар половинкой рта. – Но если выстрелю, потеряю ещё больше.

Пальцы Яники сдавили руку Лазаря с поистине неженской силой.

«Эксперимент удался!» – кричали эти пальцы. – «Я была права!»

– Ты уже потерял, бродяга! Этот урод, – Бельфегор указал револьвером на Донгана, – сделал это с тобой. А ты берёшь и спускаешь ему с рук, вот что ты делаешь. Обоим им. Поверь, когда всё закончится, они отправятся домой, хорошенько потрахаются, а потом будут долго вспоминать твой благородный позыв. И громко-громко смеяться.

– Заткнись, мерзавец! – вскрикнула Хеспия и вскочила на ноги.

Умар даже не взглянул на неё. Он оставался очень спокоен, почти умиротворён.

А может, просто опустошён? Иногда эти состояния очень похожи.

– Может, и будут, – не возражал он. – Но я не смог бы убить её, даже если бы наблюдал за всем, что ты сказал, воочию. Не смог бы физически.

– Не смог, говоришь?! – вскричал Бельфегор, не желая отступать.

Слишком долгий и трудный путь он проделал, чтобы вот так просто сдаться. Слишком сильно ненавидел Лазаря и его подставу, чтобы взять и слить сейчас эту Игру – уже вторую подряд.

Револьвер Бельфегора по-прежнему смотрел на Донгана.

Старший офицер Ведущего просунул указательный палец в скобу и опустил подушечкой на спусковой крючок:

– Тогда, позволь, я окажу тебя услугу.

Палец спустил курок.

14

П-ПАФ! – выплюнуло дуло револьвера.

Пуля угодила Донгану в грудь. Лазарь не был уверен, но, кажется, Бельфегор попал в самое сердце. Тело поддельного лучшего друга вздрогнуло, обмякло. Широкая грудь перестала вздыматься.