– Ты не въ дух, дорогая моя, – сказалъ Ремеръ, слегка засмявшись, усаживаясь въ кресло.

Флора рзкимъ движеніемъ откинула голову назадъ и еще крпче скрестила руки на груди.

– Морицъ, – сказала она задыхаясь, какъ бы борясь съ собою, – скажи мн правду – говорятъ мельникъ умеръ подъ ножомъ Брука?

Ремеръ вскочилъ.

– Что-за идея! Для васъ, женщинъ, ни одно несчастіе не кажется довольно чернымъ.

– Морицъ, прошу тебя говорить поделикатне, – прервала его Флора, съ гордымъ наклоненіемъ головы.

– Я, конечно, питаю полное уваженіе къ твоей личности и отдаю должную дань твоему уму, но разв ты поступаешь лучше другихъ?

– Умеръ подъ ножомъ Брука! – Повторилъ онъ взволнованнымъ голосомъ. – Скажу теб только, что операція происходила въ 2 часа дня, а онъ умеръ всего часа 3 тому назадъ. Я, впрочемъ очень удивляюсь, что ты имешь мужество высказывать подобное предположеніе, и говоришь это такъ спокойно, можно сказать такъ безжалостно.

– Именно я! – вскричала она и топнула по мягкому ковру. – Ты долженъ знать, что душа моя не терпитъ скрытности. Я слишкомъ горда и вовсе не способна на самопожертвованіе, что-бы знать вину другаго и скрывать ее, кто бы этотъ другой ни былъ! Не думай, что это проходитъ мн даромъ; сердце мое обливается кровью, но ты сказалъ „безжалостно“ и зле этого ты ничего не могъ найти. Имть состраданіе къ тому, кто плохо знаетъ свою спеціальность, – положительно нелпо. Ты знаешь не хуже меня, что слава Брука, какъ доктора, очень сильно пострадала посл неудавшагося леченія графини Валлендорфъ.

– Да, но эта избалованная барыня не отказывала себ ни въ какомъ каприз и слишкомъ усердно ла жирные пастеты и запивала шампанскимъ.

– Такъ говорилъ Брукъ, но родственники положительно опровергали это, – сказала Флора, пожимая руками виски, какъ будто она страдала головною болью.

– Знаешь Морицъ, когда я узнала о несчастіи на мельниц, то нсколько минутъ ходила въ саду, какъ помшанная. Зоммеръ былъ извстенъ во всхъ слояхъ общества и вс интересовались операціею. Допустимъ даже, что онъ умеръ не подъ ножомъ Брука – все таки станутъ утверждать, что благодаря только его крпкой натур, кризисъ продлился на нсколько часовъ. И ты хочешь утверждать теперь невинность Брука? Да, впрочемъ и не старайся отрекаться отъ собственнаго убжденія! Посмотри на себя, какъ ты блденъ отъ внутренняго волненія.

Въ эту минуту распахнулась одна изъ боковыхъ дверей и на порог показалась президентша Урахъ. Не смотря на ея семьдесятъ лтъ, она ходила очень быстро и могла похвастаться своею моложавостью; на ней не было даже мантильи, которая такъ благодтельно прикрываетъ талію старушекъ; блая, кружевная косынка, плотно обхватывала ея грудь и талію и спускалась пышнымъ бантомъ на срое, шелковое платье.

Ея посдвшіе волосы лежали густыми пуфами около лба, а сверхъ этой волосяной короны красовалась блая тюлевая вуаль, длинные концы которой прикрывали ей шею и нижнюю часть подбородка, – единственныя погршности ея наружности.

Она была не одна; около нея стояло странное существо, чрезвычайно маленькаго роста и неимоврной худобы; не смотря на свою малость, члены ея были пропорціональной величины, а сильно развитая голова молодой двушки свидтельствовала, что ей было не мене двадцати-четырехъ лтъ.

Вс эти три женскія головы имли общія, фамильныя черты; тотчасъ можно было замтить тсную связь между бабушкой и внучками, только у младшей изъ нихъ гордый, правильный профиль казался нсколько удлиненнымъ, а подбородокъ немного шире и энергичне. Цвтъ ея лица былъ болзненный, а губы совершенно синяго цвта.

Въ пушистыхъ, русыхъ волосахъ были приколаны бархатные банты огненнаго цвта, а ея миніатюрная фигура облечена въ красивый вечерній туалетъ.

Къ этому нужно еще прибавить, что съ одного боку у нея висла овальная, плетеная карзиночка, подбитая голубымъ атласомъ, въ которой сидла маленькая канареечка.

– Нтъ Генріэтта! – вскричала Флора съ нетерпніемъ и запальчивостью, въ ту минуту, какъ птичка, точно стрла пронеслась надъ ея головою, – этого я положительно не выношу. Ты можешь оставлять дома твой звринецъ, приходя ко мн.

– Извіни Флора – мой маленькій Гансъ не дикое животное, не иметъ ни капытъ, ни роговъ и не сдлаетъ теб вреда! – отвтила молодая двушка совершенно равнодушно. – Приди сюда, моя птичка! – манила она канарейку, летавшую около потолка, и маленькое животное немедленно послушалась свою госпожу и сла на ея протянутый палецъ.

Флора отвернулась и пожала плечами.

– Право не понимаю тебя, бабушка, ни другихъ, – сказала она рзко. – Какъ это вы можете спокойно выносить вс фантазіи и глупыя ребячества Генріэтты? Въ вашемъ салон скоро появятся голубиныя и вороньи гнзда.

– Что-жь, почему-жъ-бы и не такъ? – засмялась Генріэтта, показывая при этомъ два ряда тонкихъ, острыхъ зубовъ. – Добрые люди должны же сносить, когда ты при каждомъ удобномъ случа расхаживаешь съ перомъ за ухомъ и ршительно всмъ хвастаешься своею ученостью.

– Генріэтта! – перебила ее президентша строгимъ голосомъ. Во всхъ движеніяхъ этой женщины проглядывало княжеское величіе; даже протягивая руку совтнику лицо ея хотя и выражало доброту и ласку, но въ тоже время и несомннное снисхожденіе.