– Приди в объятия распутника, о, возлюбленная, – проревел Дес, усаживаясь в тот же самый шезлонг, в котором совсем недавно героиня Фэй проявляла доброту к дочери его героя. Теперь на нем был белый полотняный костюм, и он прямо-таки источал обаяние порока. – Здесь так жарко. – Он продолжал дурачиться и теперь говорил страстным шепотом. – Мы целый день вкалывали, как лошади, и у меня мозги набекрень от этих дурацких упражнений. Теперь все спят крепким сном, и мы можем без помех предаться жгучей страсти.

– Давайте попробуем, – безмятежно согласилась Фэй, устраиваясь у него на коленях.

Одна из самых страшных тайн кинобизнеса заключается в том, что в любовных сценах актеры обычно не испытывают никакого чувственного возбуждения и бывают страшно рады, когда сцена кончается.

Фэй прижалась спиной к груди О'Коннела и обнаружила, что для головы нет места, а там, где оно есть, ее не достанет камера. Тогда она пристроила голову ему на плечо. Тут же порыв ветра взметнул ее волосы и залепил ими рот Деса.

Хизер уже была на месте – крошечная фигурка, свернувшаяся в клубочек на голых досках, а Фэй и О'Коннел все еще никак не могли найти нужное положение для любовной прелюдии.

– Я думаю, – посоветовал подошедший к ним Рэй, – что если мы посадим Фэй на палубу, а вас в шезлонг – будет лучше.

– А откуда вы знаете? – сказал О'Коннел. – Небось собаку съели в таких делах.

Фэй села на палубу у ног Деса и поняла, что Рэй прав. Теперь она могла положить голову к любовнику на колени и вытянуть ногу – ту, которую должен был открывать разрез золотого халата. Чьи-то руки обнажили ее ногу до нужной высоты, и она увидела, как засиял браслет в лучах заходящего солнца.

– Вам придется еще немного подвинуться, чтобы я мог дотянуться до вашего бедра, – извиняющимся тоном произнес О'Коннел.

Он был прав, но ей было ужасно неудобно. Она полулежала в его объятиях, одна его рука была у нее под грудью, а вторая гладила обнаженное бедро.

– Хорошо бы снять это за один раз, – сказала она О'Коннелу. – Иначе у меня треснет позвоночник.

– Тише, – пробормотал он в ответ. – Я вхожу в образ, дорогая.

– Мотор!

Камера на Хизер, которая крепко спит на красивых тиковых досках. Вид сверху: маленькое тело, свернувшееся в клубок. Девочка, смертельно уставшая от дневных игр и странных, непривычных ощущений. Камера плавно поднимается, девочка становится все меньше и меньше, потом вид моря с островом вдали.

Всего в нескольких шагах от девочки Карлотта и сенатор. Он наклоняется, целует ее в голову, она поднимает лицо, и их губы встречаются – легко и нежно. Девочка шевелится во сне, издает слабый стон: видимо, ей снится что-то страшное.

Рука сенатора лежит под грудью Карлотты, вторая ласкает обнаженное бедро. Его глаза полузакрыты, в нем нарастает страсть, но лицо Карлотты хранит загадочное выражение. Ее губы полуоткрыты, но взгляд ясен и холоден. Девочка просыпается. Ее лицо крупным планом. Несколько мгновений она не понимает, где находится. На палубе совсем тихо, потому что все гости, наверное, спустились в каюты. Она слышит только шум ветра и плеск воды.

Она привстает и поворачивается. Неужели все ее бросили? Но нет, там папа и эта женщина, которая была к ней так добра. Папа ее не видит, потому что его губы прижаты к плечу женщины, но женщина, Карлотта, видит. Рука папы движется под красивым золотым платьем. Девочка не может не смотреть туда, и вот она встречается взглядом с Карлоттой. Крупным планом лицо Карлотты, ее глаза – самые печальные из всех, которые когда-либо видела девочка. Крупный план вспыхнувшей Рози – Хизер действительно умеет краснеть по желанию. И все. Им удалось сделать это за один дубль. Все молчат. Сильвия Льюисон выдвигается вперед и обнимает дочь. Десмонд О'Коннел целует руку Фэй и отправляется налить себе чего-нибудь покрепче. Рэй и Фэй не могут оторвать глаз друг от друга.

Катер увозил людей группами – сначала Хизер, ее мать и двух статистов, потом Лизбет и еще двух статистов. Мало-помалу «Принцесса» опустела. Дес О'Коннел отбыл вместе с оператором, сославшись на неотложное дело на острове.

У Фэй кружилась голова от усталости и голода, но прямо сейчас есть ей не хотелось. Солнце уже касалось краем горизонта, пронизывая влажный воздух бронзовыми лучами. Она разрешила Рэю налить ей холодного белого вина и пила мелкими глотками. Все было прекрасно, она справилась. Казалось почти чудом, что последнюю сцену удалось снять за один дубль.

Они не разговаривали, просто сидели и смотрели на заходящее солнце. Сидели там, где совсем недавно актеры изображали прожигателей жизни. Через некоторое время она спустилась в пустую столовую. Фэй сняла свое золотое платье, повесила его на место. Потом сняла парик и причесалась. Она не хотела, чтобы руки Рэя коснулись чего-то искусственного, ей не принадлежавшего. Оставался купальник. Она сняла и его, но тут же вспомнила, что вся ее одежда осталась на острове. Она стояла в полутемной комнате обнаженная, с одним только браслетом на щиколотке, потом накинула на плечи плащ, в котором приехала сюда.