— На какую провокацию? — встревоженно спросил Кошечкин.

— Сейчас все поймете. Вчера после полуночи чешский бронепоезд «Орлик» пришел в Омск с ближайшего разъезда и встал на путь, на котором стоял «золотой эшелон».

— И что?

— А вот что. Капитан Аристов, начальник офицерского батальона каппелевцев, включенного недавно в охрану золотого запаса, не растерялся. Не испрашивая ни у кого разрешения, внезапно атаковал бронепоезд, захватил его, разоружил команду, отвел его на запасный тупик. Чехи на военное столкновение в защиту бронепоезда не пошли, не утеряв здравого смысла, и немедленно принесли Ставке извинения за якобы самовольные действия бронепоезда, хотя ясно, что действовал он по приказу того же господина Жанена. Капитан Аристов сегодня с полковничьими погонами. Не сообрази он о намерении чехов, решивших доказать несостоятельность нашей воинской охраны возле золота, и Колчаку пришлось бы выполнить желание союзников о совместной охране. Сорвалось у союзников погреть ручки возле золотишка российского.

— Но чернильных пятен на мундире Жанен не простит Колчаку, — твердо сказал Вишневецкий.

— Поживем — увидим. Я, господа, горд, что есть в нашем офицерстве патриоты, способные защищать национальное достоинство. А то ведь наши политики перед иностранцами буквально по-собачьи служили. Ну, а теперь перейдем к житейским делам: Когда же, Родион Федосеич, тронется ваша семейка в дороженьку?

— Завтра поутру. Спрыснем сегодня на ужине дорогу, и аминь.

— Выходит, что в одно время со мной. Я завтра трогаюсь с Блаженовой и епископом Виктором.

— Блаженова везет с собой своих борзых?

— Конечно. Что поделаешь. Скрашивают они ее одиночество. Женщина она просто необыкновенная.

— А почему княжна Певцова не с вами?

— Ей приготовлено место в поезде Жанена.

— Погубит себя княжна. Чего она липнет к французам.

— А может быть, приказывают липнуть ради нашей пользы?

— Кто может ей приказать?

— Этого не знаю. И вопроса вашего, госпожа Кромкина, не слышал.

В гостиную вошла, улыбаясь, Клавдия Степановна Кошечкина.

— Прошу дорогих гостей к столу.

Но гости смотрели на стоявшего за матерью растерянного Никанора Кошечкина в расстегнутой шубе с бобровым воротником шалью.

— Чего, сынок, нахохлился, как воробей, подавившийся сухой крошкой, — спросил Родион Кошечкин.

— Батюшка! Красные взяли Петропавловск.

— Так! Прошу, господа, к столу. Горестная весть, но из-за нее от ужина отказываться не приходится. Прошу, чем бог послал…

Первый в году снегопад обрушился на Омск девятого ноября. Временами до него выдавались дни с заявкой на стужу, предвещая раннее наступление зимы. Снег шел при полном безветрии настолько густо, что в нескольких шагах уничтожал видимость. Ложился снег на подмерзшую землю пушистым покровом, прикрывая собой всю неприглядность замусоренного города.

По городу днем и ночью проходили отступавшие с фронта воинские части, доведенные непрестанными боями до состояния полной боевой непригодности.

Колчак почти ежедневно верхом появлялся перед отступавшими. Тогда оркестр приветствовал его звуками бравурных маршей. Солдаты на приветствие адмирала отвечали криками «ура», но в них не было энтузиазма.

Наступление Красной Армии продолжалось и после взятия Петропавловска, несмотря на ожесточенное сопротивление колчаковской армии, стремившейся любой ценой приостановить его или хотя бы временно ослабить.

Колчак все еще жил в особняке, непрестанно принимая командиров отступавших частей, стремясь лично выяснить обстановку на фронте, на подступах к Омску. Высшие чины Ставки выражали неудовольствие Колчаком, его ненужной бравадой, когда город был уже пусг. Генералов пугало, что он не перебирается в поезд, ибо все они были уверены, что роковой час для Омска мог наступить совершенно неожиданно.

Поручик Вгадим Муравьев, назначенный командиром комендантской роты почетного караула, выставляемой на перроне вокзала при отходе поездов союзных миссий и различных министерств, теперь жил на вокзале.

После эвакуации эшелонов чехословацких войск, особенно загружавших ближние к Омску разъезды, администрация омского железнодорожного узла получила возможность упорядочить работу станции. Уходили составы, провожаемые гимнами тех стран, флаги которых украшали вагоны. Провожая поезд генерала Жанена, Муравьев тепло простился с Ириной Певцовой. При отходе этого поезда Муравьева удивило отсутствие от Ставки генерала Рябикова, знатока всех торжественных церемоний при проводах, установленных протоколом.

В свободное время Муравьев почти ежедневно виделся с адмиралом Кокшаровым, перебравшимся от Кошечкина в поезд Осведверха. С ним он должен будет следовать на восток.

Разговоры при встречах были о Настеньке и о нежелании адмирала покидать Родину. Был он уверен, что для жизни на чужбине не хватит старческих сил.

Муравьев наблюдал, как ночами Кокшаров вышагивал по перрону вокзала, погруженный в раздумья. После отъезда дочери адмирал худел, на лице резко проступили морщины и во взгляде не было прежней приветливости.