Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:
IV
Лучи заходящего солнца озаряют низкорослые сосны над мрамором гробниц. …Усталый, я сел на обломок гранита, Снял шляпу… Буддийский монах, Изможденный старик, еле слышно Прочел полустертую надпись: «Один — Ищет только любви И не находит В частых сменах женщин всех рас… Другой — мечтает о золоте И избивает рабов В сырых рудниках далеких северных гор Или запирается в душных лавках, Продает и меняет И думает все купить… Третий — ищет лишь славы, Если он честен… Или думает мир поразить Необычайным и новым, Как будто бы все не исчерпано в мире до дна! Люди живут, Ибо жить надо. А ты? Ты мечешься на перепутьях И, изведав много дорог, В лучах заходящего солнца По стертым другими плитам Вдруг находишь забытый путь Сюда — под вечные сосны»… …Когда ветер колышет колокольчики, В виде древнего лотоса На крыше храма — Они издают мелодичный звон. Калган, ущелье Северного Китая

ДЫМНЫЙ СЛЕД

Да, ты прав. Мы в тумане, мы не знаем, не верим… Догорают пожары. Искры гаснут. Темно. Мы привыкли с тобой к ежедневным потерям. Нам с тобой — все равно! Наш кошмар неизменен: за уступом — уступы, Уходящие в сумрак, и по ним мы идем. Каждый шаг окровавлен. Эти бледные трупы, Может быть, — чернозем. «Быть ступенью для многих»… Даже в прежнем, любимом, Мы не ищем защиты. Искры гаснут. Темно. Мы с родимых пожарищ, мы пропитаны дымом… Нам с тобой — все равно! Кобэ, Япония

В КИТАЙСКОМ ПАВИЛЬОНЕ

Полюбил ее бродяга и повеса, Дом которого — «Земля под небесами»… Ах, «Колокольчики» — маленькая принцесса С такими суженными азиатскими глазами! Принцесса «Колокольчики» — еще совсем ребенок, Ей не исполнилось четырнадцати весен, И для нее, как говорит поэт: «Звонок Ветер, перебирающий струны сосен». Гадает месяц в воде отражением, Говорят о счастье храмовой завесы складки: Для принцессы «Колокольчики» — все полно значеньем Какой-то жуткой и радостной загадки. Как ребенка, но страстно и грубо Принцессу «Колокольчики» берет на колени И терзает поцелуем губы Марко Поло — искатель приключений. Сын расы — новой и полнокровной, Не дающий, но взять всегда готовый, — Для него столетья поступью ровной Не проходят: «День его — день новый»… Смуглую грудь прикрывает она руками, Но разве оттолкнуть его — в ее власти? …И на Марко Поло глядят суженными глазами Тысячелетья и провалы иной страсти.

ГОБИЙСКИЕ ПЕСКИ

Все это началось не нами, И людей прошло — тьма тем… Что делать с мускулистыми руками, С косматым сердцем — все тем же и не тем? Пусты проходят в мелкой радости и злобе Дни наши, пустотой звеня: Не раз пересек я — свою Гоби, И гобийский песок изранил меня. О, пращур мой, с топором кремневым! Твой зычный голос в веках не смолк, И во мне — современном и новом, — Такой же притаился волк. Хотел бы я любить иначе, Но любовь жжет первобытным огнем. И если ты не только зрячий, Но и сильный — погибнешь в нем. Прикрывайтесь лживыми словами, Говорите о том, чего нет. Но знайте, начался не нами В песках, — тысячелетний след!

ПРОСТЫЕ СТРОКИ

Я тело в кресло уроню, Я свет руками заслоню И буду плакать долго, долго. Н. Гумилев
О, да, я знаю, получив ответ, Прочту, подумаю: «Вы правы». И все ж мне будет даже Ваше «нет» Дороже «родины и славы». Так ослепителен, так бел Цветущий снег акаций… Им усеян Наш дикий сад. И потому я смел И, как сказали Вы, «рассеян». Для тех, кто спит, — нисходит сон И тишина на крыльях звездной ночи. Сквозь предрассветный легкий звон Я слышу: «Дни чем ближе, тем короче». «Любовь — как ночью вдалеке Огни судов, мелькнувших ало…» …Сжав Ваши пальчики в руке, сказать о ней Вам тихо и устало… …Дорогу, зной, безумно яркий свет И звон цепей (Сомненья? Долга?) И я, и Вы, сказавшая мне «нет», Мы — будем помнить долго, долго…

ЗВЕЗДОНОСЕЦ

Парад на экране

Ты живешь и кажешься даже сытым, У тебя такие же, как у нас были, винтовка и штык, И не словам, от употребления избитым, Прервать твой звериный зык. В странное мы живем время, И многое суждено нам увидеть наяву. В тучную землю бросили семя Проклятые буквы «Гэ-пэ-у». Одинаково — злодея и праведника венчают Топор гильотины или пламя на костре… Воскресенья мертвых чаю И о Суде думаю на заре. Но можешь ли ты есть, когда голодают дети? Когда у них нет ничего, кроме нор? Ты, обшаривающий клети В доме собственном, — вор. Иностранцам для доказательства теоремы Необходима узость глаз твоих и ширина скул… Звезды. Коммунистические шлемы. От солдатских ног — миллионный гул.

ГЕОРГИЙ ГРАНИН

ДАНТОН

Лариссе Андерсен

Жизнь швырять В Сумасшедшем азарте. Гильотинным заревом Заливать крыши Раздираемого На тысячи партий Революционного Парижа. Воскрешать легенды О диких гуннах. Создавать свои Вековые легенды. Потрясать Оборванцев На старых трибунах. Потрясать Меднолобых Членов Конвента. Напоминать циклопических великанов. Возвышать на бульварах Заросшее темя И Однажды, Разом, Сорваться, Канув Прямо в какую-то Тихую темень. Прямо туда, Где мечтают пяльцы, Где думают предки на старых картонах. Где будут Холеные Нежные Пальцы Распутывать космы Бродяги Дантона. И думать: Ничто без тебя Не стронется. Никто такого рыка Толпе Не сможет дать. Потому что — Раз Дантон Идет к любовнице, Революция может Подождать. И однажды, Проснувшись, Увидеть, Что серо Парижское утро И не на что Больше надеяться. Потому что В дверях С приказом Робеспьера Стоят Национальные гвардейцы. И однажды Взглянуть На знакомую площадь С загудевшим И сразу Затихнувшим шумом, И подумать, что Жизнь Это, в сущности, — Проще, Чем об этом Принято думать, И, Увидевши смерть Неприкрашенной, Голой, Бросить глоткой В века Несравненно простое: — Робеспьер. Покажи народу Мою голову. Клянусь. Она! Этого! Стоит! Март 1932
Георгий Гранин

РОССИЯ

А вдруг и — вправду была Россия, Россия: пламя, вихрь, огонь! Обожженных степей парусина, Табунов длинногривых разгон? А вдруг и тлел в сумасшедшем утре Пригреваемый пласт реки? Полыни горьковатые кудри? Ошарашенных ветл парики? А — вдруг и было золото звонов, Когда колыхалась рожь. Тайга Сибири, Байкал бездонный И вправду был чудно хорош? А если были и впрямь озера, Реки, что краше в свете нет, Моря, березы, опушки бора, Заплетенные в лунный свет? А — вдруг и правда были черешни, Журавлей треугольный лет. Песни. Бурливо стронутый вешний Бултыхающий звонко лед? А — вдруг?.. Нет. Молчи, молчи. Не надо. Ты слышишь — так не может быть. Почему же тогда мои серенады Печали — не кличи борьбы? Почему же тогда, словно моллюска, Я ношу заклепанный шлем? Отчего тогда о жизни русской Не пишу великих поэм? Но если вправду была Россия В пшенице, во ржи и в овсе, Ведь тогда ж мы семья, мы — родные — Родные — ты слышишь ли — все!