Пэм кинула на брата презрительный взгляд – осторожность была явно не ее коньком, – но протестовать не стала.

– Ты предложил, ты и оставайся для охраны женщин и детей.

Пэм могла быть щедрой. У нее и так было много помощников, она вполне могла обойтись без одного новобранца.

Итак, вся компания с гиканьем и улюлюканьем унеслась прочь, а Петрес покачал головой:

– Они так распугают всех черных на много миль вокруг. Ничего у них не получится, если только черные сами не сунутся им навстречу.

– А как ты бы повел военную кампанию?

– Для начала я попытался бы договориться с теми племенами, которые еще не испорчены цивилизацией.

– Это ты говоришь про тех, что хранят дома черепа своих предков?

– Нет, – засмеялся Петрес. – Окрестности Кимберли уже достаточно цивилизованы. Такие племена еще встречаются, но куда глубже в дебрях Центральной Африки. Однако тут тоже есть племена, которые мирно занимаются своими делами, немного промышляют охотой, немного скотоводством. Вот с ними и надо подружиться. Предложить им часть земли в обмен на то, что они сохранят мир на остальной территории. Черные с черными всегда договорятся. Мародеры не станут трогать земли, где обосновались их братья. И небольшие стада этих племен не смогут нанести пастбищам Пэм большого ущерба. Во всяком случае, ущерб будет несопоставимо меньшим, чем сейчас.

– А ты стратег, – восхитились подруги.

– Я много путешествовал, – скромно отозвался Петрес. – И много читал. И хотя я не люблю черных, вы это, наверное, заметили, я отдаю им дань уважения. Нельзя презирать того, кто живет с тобой бок о бок. До того как начать войну, надо попытаться понять соседа.

Но это было мнение единого. А подавляющее большинство, как видели подруги, придерживались позиции Пэм. И сейчас, гикая и размахивая ружьями, неслись сквозь темноту.

Однако подруги не могли ничего изменить. И следом за Петресом они вошли в хозяйский дом, который оказался очень красивым, выстроенным в колониальном стиле. От его крыльца в обе стороны тянулись два крыла.

– В левом крыле теперь живет прислуга и работники. А правое крыло целиком занимает Пэм и те гости, которые к ней приезжают.

Дом был двухэтажным и очень просторным. Было видно, что когда-то его строили с расчетом на большую и дружную семью.

– Тогда наша страна была раем для белых. Черные знали свое место. Ну а заставить их работать можно было с помощью кнута и пряника.

Простодушные негры легко позволили обратить себя в рабство. Они даже не поняли, как случилось так, что теперь они должны работать на белых большую часть дня. И лишь в редкие выходные или по вечерам могут отдаться своим любимым занятиям – песням и пляскам.

– Но зато за свою работу они получали достойную старость и их дети больше не умирали от голода в плохие годы.

Да и работники на ферме Пэм, казалось, вовсе не считали, что в отношении негров была допущена какая-то несправедливость.

– Они получали все необходимое. За больными и старыми ухаживали. На улицу их никто не выгонял. Мы любили своих негров и знали к ним подход. Но эти… они какие-то все бешеные. Забыли все то добро, что мы для них сделали. Напридумывали себе какие-то несуществующие обиды, и понеслось…

Работали на ферме у Пэм преимущественно белые. Те немногочисленные черные слуги, которые тут были, остались еще с прежних времен. Их дети не захотели жить в услужении у белой хозяйки, отправились в город за лучшей долей. А у стариков идти куда-либо уже не было сил. И они остались с Пэм, вряд ли принося той прибыль, а скорее вися на ее шее тяжким грузом. И тот факт, что Пэм все-таки не выгнала стариков, а оставила в доме, в котором они родились и выросли, лучше другого говорило о том, как любит Пэм свой дом и все то, что с ним связано.

Одну из старушек, обитающих на ферме, звали тетушка Зулу. Все двенадцать ее отпрысков подались в дальние края на поиски счастья.

– Многие мои ребятки хорошо устроились. Все-таки теперь жизнь уже не та. Мы тоже имеем право выбора.

Вот только что-то ни один из детей тетушки Зулу, как бы хорошо он ни устроился, не позвал старенькую мать к себе. Старушка жила на ферме у Пэм, выполняя самую легкую работу по дому, потому что ей уже перевалило за девятый десяток и сил у тетушки было немного.

– А я ведь помню еще матушку нашей Памэлы, когда она была красненьким крикливым ребенком. И бабушку ее тоже хорошо помню. Да, она всегда была смутьянкой. И ее мать тоже. А во времена войны с англичанами прабабушка нашей Пэм возглавила движение буров за свободу. Ох, и задали они в ту пору англичанам жару! Те так и не смогли совладать с нашими господами. И наша Пэм пошла этим в свою родню. Но никто из них так не любил свою землю и свой дом, как именно Пэм. Она ведь осталась последней из своего рода.