— Что у тебя с рукой?

А что у нее с рукой? Ничего особенного. Разодрала вон, кровь шла. Не заметила.

— У нас были соревнования, и я выиграла.

Все еще держа ладонь перед собой, она прошла в ванную. На широкой мягкой подушечке ладони отпечатались точки. Упала, а там камешки, асфальт неровный — вот и следы.

— У вас была борьба?

— Вольная!

— А телефон у тебя где? Не могла позвонить?

— Телефон у меня в сумке. Сумка в каптерке, каптерка на конюшне, а на конюшню я больше не пойду.

Ранки от воды защипало. Надо бы, конечно, в душ залезть. Чего у нее там с боком? Болит.

Подняла глаза к зеркалу. В коридоре стояла женщина. Как раз так, чтобы Эля хорошо видела ее отражение. Лет тридцать, как их учительнице по пению. Светлые распущенные волосы. Белая свободная рубашка, застегнутая на низкую пуговицу — видно оголенное пузо. Пуговиц на планке много, но застегнута только одна. Рубашка велика. Сильно велика. И вообще рубашка не ее.

Эля замерла. Рубашка папина. Он любил такие: светлые, в тонкую, еле заметную полоску. Мама их все время покупала. Пачками.

— Привет!

Женщина красивая. В лице у нее что-то… от беззащитности. Такую не хотелось обижать.

— Твой папа сказал, что ты задержишься. Ты лошадей любишь, да?

Незнакомка растерянно запускала пятерню в густые волосы, теребила их, закидывала назад, но они все падали и падали ей на лицо.

— Люблю, — выдавила из себя Эля.

Она смотрела на рубашку, на замятый воротничок. Хотелось выправить. Потому что это было неправильно.

— Элька, отомри! Ты могла бы и предупредить, что придешь раньше! — как можно веселее произнес папа.

Давно он так не бодрился. С того момента, как поругался с мамой последний раз. Месяц прошел.

— У меня были соревнования, — прошептала Эля.

Она куда-то шла. Почему-то все время встречались углы.

— Куда ты?

Опять угол! Да что же их тут понаставили!

И снова она уперлась взглядом в рубашку. Эти двое собирались заняться сексом, то есть сопеть, вздыхать и тереться друг о друга. Все, как в кино. Или в ее воспоминаниях.

От одной мысли об этом становилось тошно. Как тогда, в темноте. Ей стало тошно. И она ушла. Уйдет и сейчас.

— Подожди!

— Я к маме.

— Элина! Я хочу, чтобы ты мне позвонила, когда приедешь туда!

Дверь! Здравствуй! Какая ты вся… дерматиновая… светленькая… Это, наверное, от взглядов, что на тебя каждый день бросают.

— Зачем?

Она обернулась. Женщина улыбалась, поправляла волосы. Рукав рубашки задрался, оголился худой локоть. А папа, который только что задал этот вопрос, стоит в коридоре. За его спиной дверь в ванную, а чуть дальше кухня.

Кухня, кухня, там наверняка есть вкусное. Например, холодец. С хреном. Сейчас было бы очень неплохо.

— Чтобы вам не мешать!

— Что за глупости! Никому ты не мешаешь…

— Сам попросил погулять. Я пошла.

— Не уходи! — позвал отец. Но перед ним уже встала женщина, подняла руку, не пуская, что-то шепнула.

— Ты не понимаешь! Ее нельзя волновать, — стал объяснять ей папа.

— Почему это меня нельзя волновать? — насторожилась Эля.

До недавних пор вроде ничего: волновали, выжила.

— Неважно! — Отец мотнул головой, словно от навязчивой мысли отделывался. — Останься.

А девушка молчит. «Здрасьте» сказала и молчит. Словарный запас кончился?

— Я лучше не буду волноваться, — хмыкнула Эля и толкнула дверь.

Светлый дерматин. Ничего расцветочка. Сойдет.

На лестничной клетке заметила, что не вытерла руку. Ранка почти затянулась, слегка саднила. Надо же как ее сегодня долбануло. Сознание потеряла. Вот ведь! Чудная штука. Вроде бы идешь, а потом сразу сидишь. Падения не запомнилось. Как же ей теперь вызволить сумку? Анечку попросит. Вечером позвонит и попросит принести. Анечка хорошая. Анечка поможет.

Но почему папа сказал, что Элю нельзя волновать? И ругали ее и гоняли ее — ничего, а тут вдруг нельзя.

Эля почесала макушку, пытаясь воскресить в памяти хотя бы что-то. Вчера, позавчера? Дальше не вспоминалось. Лето, весна, зима. Да, зима была холодная и снежная. Из-за морозов приходилось заниматься в крытом манеже. У лошадей вырос густой подшерсток. Коняшки стали меховыми колобками — можно было утопить ладонь в шерсти, чувствуя тепло большого сильного зверя.

Передернула плечами. Разберемся.