– Мир твоему дому, - отвечает Иисус.

– Благодарю, - Матфей искренне рад такому ответу и приглашает войти. - Дом, которому вы пожелали мира, рад таким гостям, - высокопарно изъясняется он и жестом приглашает их войти.

– Учитель, он - мытарь, - шепчет Иоанн.

Но на этот раз Иисус ему строго выговаривает:

– Я не намерен делать то, чему учил тебя твой отец. Мы войдем в этот дом и поговорим с этим человеком.

Левий Матфей оказывается весьма радушным хозяином. Он приглашает гостей к широкому прямоугольному ложу с резными перильцами в изголовье и ногах. Ложе стоит на каменных опорах под акацией, деревом шиттим, которое послужило материалом для Ковчега Завета, и покрыто циновками. Такие дворовые ложа по всему востоку служат и столом, и постелью. Мытарь приглашает гостей устраиваться на нем, а сам устремляется в дом за водой, чтобы они могли омыть руки и ноги.

Иуда садится боком на ложе и кладет на него свою изувеченную ногу, не касаясь циновок сандалией. Возвращается Матфей с тазом и кувшином, на плече у него полотенце. Когда омовение заканчивается и гости, сбросив обувь, располагаются на ложе, он вдруг произносит:

– Господин, ведь я вас знаю. Вы проезжали здесь с караваном в позапрошлом году.

– Ты ошибаешься, - хмуро отвечает Иуда.

– Нет же, господин! Я запомнил вас, простите меня, по вашей ноге. Но, конечно же, не это было причиной. Даже совсем не поэтому. Ведь вы, можно сказать, спасли мне жизнь.

– Ты ошибаешься.

– Вспомните, господин. С вами был человек по прозвищу бар-Аббас, очень опасный человек. Он из галилейских зелотов. Но тогда я этого еще не знал. Этот бар-Аббас зарезал в Иерихоне городского сборщика податей на глазах у всех. И никто не донес на него: одни - из страха, другие - считая его народным мстителем. Я хотел досмотреть ваш груз, но ваш спутник посоветовал мне не совать нос в чужие дела. Я сказал, что мне нужно оценить товар для получения пошлины, и тогда бар-Аббас стал угрожать мне. Он бы и меня зарезал. Но вы заступились и заплатили пошлину. Правда, я так и не узнал, что вы везли в своих тюках.

Все это время Иуда лишь хмурится и растирает свою ногу.

– Кажется, Иуда, твоя правая рука не ведает того, что делает левая, - подшучивает Иисус.

– Что это значит?

– Ты спас человеку жизнь и не хочешь признать этого.

– Я его не спасал. Проще было заплатить. Слышишь, мытарь? Я тебя не спасал. И забудь эту историю!

– Конечно, господин, - удивленно отвечает Матфей. - Я бы и не вспомнил, не увидь вас снова.

– Скажи лучше, мытарь. Где здесь купить воск?

– Воск?

– Пчелиный воск.

– Думаю, у меня найдется немного. Я запечатываю им свои отчеты. Много ли вам надо?

– Столько, чтобы растопить его и обложить свою ногу, которую ты так хорошо запомнил.

– О, господин, на это у меня достаточно. Хотите сделать это сейчас?

– Если не трудно, - смягчается Иуда.

– Совсем не трудно. Я ваш должник. А вы, господа, устраивайтесь удобнее. Я поставлю воск на огонь и позабочусь об ужине. Надеюсь, вы останетесь в моем доме на ночлег?

Вечером Матфей потчует своих гостей всем лучшим, что нашлось в его доме. Посреди гостиной накрыт низкий стол, вокруг него разбросаны подушки. Зажжены субботние светильники, блюда с закусками теснятся между ними. Горит очаг, и характерный запах огня мешается с ароматами пряностей, которыми пропитан весь этот дом, словно кулинарное заведение. Эти запахи приятно успокаивают Иоанна. Ему нравится это опрятное холостяцкое жилище, хоть хозяин его и мытарь.

– Вообще-то, я стараюсь соблюдать субботу, - признается Матфей за столом, - но с моей работой это не всегда получается. Караваны идут, как им удобно. Если я скажу купцам, что не могу их принять, они меня просто не поймут. Я вынужден работать каждый день.

Матфей очень хочет понравиться гостям. Похоже, ему не хватает собеседников.

– Друг, - с улыбкой произносит Иисус, - не человек для субботы, суббота для человека.

Иоанн не смеет возразить на это заявление.

– Как мудро сказано, - радостно подхватывает Матфей, найдя понимание у своих собеседников. - Я полностью с вами согласен. Но местные иудеи меня не любят. Впрочем, не только за это. Я ведь полукровка.- Он осторожно всматривается в лица гостей и не замечает какой-либо перемены в их лицах при этой вести. И продолжает храбро откровенничать:

– Мой отец - иудей из Эшкола, там самое лучшее вино в Израиле, а мать - гречанка из Декаполиса. Я был обрезан по Закону и воспитан в иудейской традиции. Но моей матери не нравилось жить в Эшколе, а родне отца не нравилась моя мать. Они расстались. Мать вернулась в Декаполис, отец женился на иудейке. Я жил то с одним, то другим из моих родителей. Греки считали меня иудеем, иудеи - греком. В конце концов, родственники матери помогли мне выкупить это место у прежнего сборщика пошлин. Я не в восторге от него, но что мне остается? Я чувствую себя иудеем, но меня здесь не принимают. Меня, конечно, допускают в синагогу, но не приглашают в свои дома. Для них я - грек. Я вижу в вас людей ученых и рад принимать у себя таких гостей. Вы можете оставаться здесь, сколько понадобится. Живу я один, места в доме много. Удобно ли вам, господин? - обращается он к Иуде.