До сих пор Мария ела отдельно в своей комнате или на кухне, лишь подавая мужчинам на стол и тут же исчезая, как принято в Иудее. Но в греко-римском мире так ведут себя только служанки. Матфей намерен воспитать свою будущую жену для свободного общества. Он увезет ее в Декаполис, в город Гадару, где живет его мать и греческая родня. Там их никто не сочтет изгоями. Были бы деньги, а деньги у Матфея есть. Большую часть их он хранит как раз у матери.

– Уверен, никто не станет возражать, если ты сядешь с нами за стол.

– Нет, Матфей. Пожалуйста, не заставляй меня сидеть с мужчинами за столом.

– Почему? - нарочно сердится он, хотя ее скромность ему очень нравится.

– Не знаю, - она пожимает своими обнаженными красивыми плечами.

У Матфея сохнет в горле.

– Будь смелее, - учит он, покашливая от сухости, - тебе не в чем себя винить.

– Ты очень добр.

– Я сборщик податей. Мне нельзя быть добрым. Полей мне воды сюда, на рыбу. Вымоем внутри, и будем чистить. Умеешь? От хвоста к голове.

Он берет нож и показывает ей, как счищать чешую. У Марии не получается так ловко, и пока она чистит одну, Матфей расправляется со всеми остальными. Серебристые струи летят как искры из-под его ножа, будто он точит лезвие о рыбу. Несколько этих серебристых конфетти прилипают к рукам и плечам Марии. Омыв руки, Матфей нежно снимает их с ее смуглого тела, ощущая пальцами его легкую дрожь. Им весело. Он берет поднос с рыбой и, пропустив Марию вперед, следует за ее покачивающимися бедрами. Но во дворе она опять становится скованной, плавное движение бедер сбивается с ритма, а затем ускоряется. Мария быстро проходит в дом, даже не взглянув на сидящих мужчин под деревом шиттим.

Матфей воздерживается от новых замечаний. Вместо этого он учит женщину фаршировать рыбу. Но она становится невнимательной, думая о чем-то своем. Он ее не винит, вдохновляясь собственным творчеством. Руки его профессионально бегают по столу, режут, мнут, льют, вкладывают.

Стук в ворота отрывает его от любимого занятия. Он омывает руки, улыбается Марии и выходит из дому. За воротами переминается Петр с холщовым свертком в руке.

– Добро пожаловать, - встречает его мытарь.

Он рад видеть Петра. Добродушный рыбак, сложенный как атлет, изображаемый на дорогих эллинских амфорах, всегда ему нравился.

– Наверное, ты хочешь видеть Иисуса? Проходи и садись. Поужинаешь с нами.

Рыбак мнет свой сверток и проходит к ложу. Все же дом мытаря стесняет его. Да и суровый, немногословный врач, каким он запомнил Иисуса, не кажется ему своим человеком. А если вспомнить его выступление в синагоге и то, что говорил о нем Иоанн, то и вовсе …

Иоанн призывно ему улыбается, но Петр не знает, с чего начать. Он садится на край ложе и кладет сверток рядом.

Иисус приходит ему на помощь.

– Как твоя теща?

– Теща - хорошо. Она поправляется. Уже ходит.

– Я рад.

– Мы с женой лечили ее, как вы сказали, и меняли повязки на руке. А собака все бегает вокруг камня. Видно, чует кровь.

Иисус его не понимает.

– Ну, камень, которым я кровь тещи придавил, чтобы собака не съела.

Легкий смех Иисуса удивляет Петра. Он не думал, что этот человек умеет смеяться.

– Теперь понимаю. Но за кровь не беспокойся. Она ушла в землю.

– В Законе сказано, что кровь - душа всего живого.

– Я знаю.

– Это так?

– Зачем ты спрашиваешь?

– Я слышал вас в синагоге. Вы говорили, как имеющий власть развязать то, что завязано на небесах.

– Ты хорошо сказал. Я многое могу развязать. Готов ли ты вместить это?

– Я не знаю.

– Тебе следует это знать. Задавая вопросы, можно услышать то, чего не хочешь слышать.

– Наверное, так.

– Ты готов задать свои вопросы?

– Только один. Душа живого в крови?

– Нет.

– Значит, Закон ошибается?

– Да.

Петр встречает прямой, испытующий взгляд Иисуса и выдерживает его. Он не Иаир. Он честно задает вопрос и честно хранит ответ.

– Возможно, господин, позже мне захочется задать еще вопросы.

– Приходи, когда будешь готов.

– Благодарю, господин. Я пойду.

Только встав, Петр вспоминает о свертке.

– Я хотел поблагодарить вас за свою тещу. И вот, примите в благодарность, - он развертывает сверток и достает оттуда сандалии.

– Сандалии?

По удовлетворенной улыбке Иоанна Иисус понимает, что это его идея, и подавляет свое первое желание отвергнуть подарок.