Степан Андреевич поднял голову:

– А вот в эту сказку я никогда не верил. Как это беспризорник попал в мусорный бак на

овощной базе? Не так все было, старая, совсем не так. Полез на базу. Зачем, черт его

знает, может украсть что-то хотел. Ту же морковь, если и вправду голодный был. Не две,

конечно, и не гнилые. И нарвался на сторожа. Тот ему: "Стоять!", а шпаненок за финку.

Они же не только голодные ходили, но и злые. Ну, и что сторожу было делать? Схватил

доску и... Что бы этот беспризорник девчонке потом рассказывал? Да то же самое! Про

голодную дитятку, зверя-сторожа и безжалостных чекистов.

Варвара Семеновна вздохнула:

– Наверное.

– А мы только с его слов это и знаем... Не всё гладко было, не спорю. Но ведь и не все

плохо. Кого еще из наших знакомых посадили? Даже вспомнить не могу.

Жена задумалась:

– Еврея с третьей квартиры. Помнишь, имя у него еще неприличное: не то Сруль, не то

Шмуль.

– Так его же за хищения. Вся улица знала, что ворует! Видно было, как жил.

– Его за хищения...

Помолчали. Сидели в сгущающейся темноте, не зажигая света, не убирая праздничный

стол. Вспоминали прошлое. Молча. Отдельно и, в то же время, вместе.

Военное детство. Тяжелую, но веселую юность. Свадьбу, бедную, даже нищенскую по

нынешним меркам, но такую счастливую... Смерть Сталина. Горе, придавившее к земле.

Сережку, делающего первые шаги по полу новой, год назад полученной квартиры. Своей

квартиры! Речь Хрущева и разоблачение "культа личности". Машеньку, лопочущую

первые слова. Брежневский переворот. "Болото" семидесятых. Серебряную свадьбу.

Первую внучку. Череду похорон генсеков. Вторую внучку. Перестройка. Нищета, по

сравнению с которой военные времена казались чуть ли не раем. Отъезд Сережи с семьей.

Развал Союза. Маша, собравшаяся следом за братом. Заплетающийся голос вечно пьяного

Ельцина по телевизору. Танки, стреляющие на улицах Москвы. Собственный отъезд. Из

умершей страны к живым детям. Попытки вживания в новые порядки. Золотая свадьба...

– Думаешь, надо ехать?
– спросила Варвара Семеновна.

– Не надо, - ответил Степан Андреевич, - не надо, Варя. Ни в коем случае нельзя нам

ехать. Зачем там два беспомощных и бесполезных старика? Обуза. Единственное, чем мы

можем помочь товарищу Сталину, это не мешать ему.

С улицы донесся треск мотоциклетного мотора. Знакомый топот. И звонок. Федька

впервые воспользовался им вместо того, чтобы просто ворваться в дом. И вошел

тихонько, тут же замерев в дверях.

– Дед, - сказал Федька, - не спишь еще? Расскажи про Союз. А то эльтерны только

фигню повторяют, что в Интернете написана, а ты там жил.

Из-за спины правнука высунулась любопытная мордашка с всклокоченными

разноцветными волосами.

– Это Танька, - представил Федор.
– Семыкина. Ей тоже интересно...

г. Брест. Управление НКВД.

Юрий Колганов, бывший генеральный директор. Исаак Лерман,

оперуполномоченный ГУГБ НКВД

Юрий внимательно рассматривал сидящего напротив замотанного чекиста в

старомодных очках с круглыми линзами и толстой оправой, и думал, не сплоховал ли он,

поверив в громкие обещания. В восьмидесятые-девяностые тоже обещали много хорошего

и всем сразу, а в итоге получили по Черномырдину - "как всегда". Кто знает, решит этот...

сержант госбезопасности по фамилии, если он правильно запомнил, Лерман, что Юрий -

гондурасский шпион и попадет бывший военный, бывший гендиректор в подвалы

Лубянки, где его быстро заставят во всем признаться.

Тем временем Лерман достал чистый бланк и новую ручку, как ни удивительно,

гелевую, явно подарок какого-то туриста из будущего. Заметив взгляд, брошенный

Колгановым на ручку, сержант смущенно пояснил:

– Приезжие подарили. Всем в управлении по ручке. Удобные.

– Да, удобные, - согласился Юрий.

– Итак, перейдем к делу, - построжел лицом оперуполномоченный, одновременно