я должен от него переживать? Но кое-кто здесь имеет таких причин сильно нервничать за

этих неясностей. А тетя Сара просто не находит себе места, а оно ей совершенно

необязательно и очень вредно для здоровья окружающих.

– Ради бога, Миша! Дядя помолодел на много лет и сделал это совершенно правильно,

а все его проблемы помахали ему ручкой. Скажите тете Саре, что ей нет таких причин

нервничать. От этого бывает прыщей по телу и других неприятностей. Теперь дядя в

самом расцвете и полон сил. Я таки скажу, что его теперь больше тянет на молоденьких.

Он совсем даже не дурак и немного не хочет тетю Сару, но это же не повод до него

навязываться. Если дама начнет настаивать, он может сильно расстроиться. А оно нам

надо? Оно нам совсем не надо. Когда в доме бьют посуду, могут пострадать дети. Вы же

знаете, сколько у дяди Ёси внучатых племянников? Вы таки не поверите, но они все

граждане Израиля. Меня не утешит, что тетя Сара за это дело будет ходить на экзотику. А

это очень даже возможно, Миша, Ви себе не представляете, насколько это легко. Но я

хотел Вам сказать совсем не за то. Дядя хочит, шобы я делал мой гешефт, и шобы я делал

его хорошо и вместе с ним, и я совсем непротив.

– Фима, Ви делаете мне легче на сердце. Но раз Ви вспоминаете за свой гешефт, то мне

надо говорить про подходящую компанию?

– Миша, не делайте с себя смешно, у меня маленький гешефт на мелких железках и что

там может быть интересно компании. Мы же говорим совсем за другое. У дяди Ёси есть

много таких вещей, про которые переживает весь мир, и совершенно напрасно, вот до них

можно серьезно подумать за компанию, и не только можно, но даже нужно, шобы

сэкономить таких забот всем переживающим.

– Юноша, я могу говорить за Вас с кем угодно, но боюсь, говорить за дядю Ёсю мне

немножко опаско. Он раньше очень любил шутить и не всегда удачно.

– Ради бога, Миша, Вы таки знаете, я тоже люблю шутить. И Ви будете удивлены, но с

меня и дяди можно смеяться одинаково. Если тетя Сара чего-то не понимает, еще не

значит, шо это грустно. Между прочим, таких вещей много, но совсем не бесконечно. Кто

не успеет сесть на поезд, будет и дальше ехать на осле.

– Я кладу Ваши слова себе в уши, Фима, я кладу их себе в уши. Застолбите там

участочек для старого друга, уважаемый. И пару таких вещичек, которых стоят его

внимания. Ви это сможете, или мне надо кого-то за это искать?

– Ради бога, любезный, разве между нас может быть подобных недоразумений?

Считайте, что они уже лежат в кармане. Да, чуть не забыл! У меня к Вам есть еще

порадовать про хорошую новость. Один старый молдавский еврей как никогда близок к

осуществлению своей несбыточной мечты. А если Вы захотите немного посчитать, то он

совсем даже не старый, а немного в полном расцвете сил.

– Боже мой, Фима, Ви даже не представляете, как мне делается интересно, когда я

слышу таких вещей! За это надо будет обязательно выпить при нашей встрече. Я надеюсь,

Ви найдете времени приехать до наших палестин в ближайшее время?

– Таки скорее да, чем нет, если Ви не захотите заскочить на минутку в наши. Что нам

может мешать двигаться в этом мире? Но я вынужден раскланяться, чтобы не портить

Ваши гешефты потерей минут. Мы будем прощаться, и Ви таки знаете, как мне звонить.

– До свидания, Фима, до свидания. И не надо больше пропадать, оно нам совсем не

обязательно.

Западная Белоруссия, пять км юго-восточнее КПП "Брест-Литовск".

Василий Нестеренко, Абрам Фридлендер, военнослужащие ПВ НКВД

"Рядовые" валялись на земле. Пограничники, сжимая в руках винтовки, подозрительно

оглядывали лес. Ни движения, ни звука. Только монотонный стук капель по листве. Но

кто-то же стрелял. Трупы-то, вот они. Лежат с дырками в головах.

Долго ждать не пришлось.

– Эй, погранцы, не стреляйте, мы из команды Сергеича. Вы меня знаете. Сейчас выйду,

покажусь, - фигура в уже знакомом камуфляже выросла как из-под земли.

– Уф! Валера!
– Васька выпустил воздух, сбрасывая накопившееся напряжение.