Люди и боги
вернуться

Влодов Юрий Александрович
Шрифт:

Быть может, Господь и послал грешных поэтов в мир, чтобы они свидетельствовали о недоступной чистоте храмов, как царская форель свидетельствует о чистоте вод?..

И вот чеканные, магические, трагические строки Юрия Влодова преобразуют даже блатное, рваное слово в высокий, небесный Божий Глагол. Так розовый куст преобразует навоз в розу. Юрий Влодов создает свой миф о Моисее, о Христе, о Божьем замысле и промысле.

Таков сладкий и страшный удел трагических поэтов… Они хотят быть первосвидетелями главных событий в жизни человечества. Они, гордецы, хотят говорить с самим Господом, минуя Пророков… Иль из такого теста, из такой вопиющей глины Господь и лепил своих пророков — апостолов, провидцев, поэтов?.. кто знает…

Но вот перед нами такой поэт!

Послушаем же его новые гимны…

Быть может, их лучше бы высекать на камнях и скалах, а не на бренной бумаге…

Предкнижье. «Я заглянул в зерцало Бытия…»

* * *
Я заглянул в зерцало Бытия… Прозрачный звон слегка коснулся слуха… Чу! — за спиной стояла побируха! «Ты — Смерть моя?» — едва промолвил я. «Я — Жизнь твоя…» — прошамкала старуха.
* * *
— Кто толчется у дверей Шито-крыто, как еврей? Кто там круть да верть? Ты, подруга Смерть? — Не боись, что я с косой, Не дичись, что глаз косой… Я не Смерть, а Жизнь!.. Что, признал, кажись?!.
* * *
Мне назойливая муха надоела, До отвала попила меня, поела И над ухом, ненасытная, жужжит… Мне противно, я устал, как Вечный жид. Кто-то сзади кашлянул и молвил глухо: «Отче правый! Ну какая это муха? Вас послушаешь — хоть со смеху ложись! Это Жизнь, мой неразумный! Это — Жизнь!»
* * *
Бурый ворон! Пропащая птица! Сердце сковано высью. За веками размыта граница Между смертью и жизнью… Жизнь — долга. Да и степь — не короче. Страшен крест милосердья!.. Смертной пленкой подернуты очи… Пропадешь от бессмертья!
* * *
Я ворону крикнул: «Здорово, старик!» Но ворон степной не услышал мой крик. Я крикнул утесу: «Здорово, старик!» Гранитного слуха не тронул мой крик. Я солнышку крикнул: «Будь славен твой век!» И ветер ответил: «Молчи, человек!»
* * *
Вечная тема моя — Зеркало, ворон, змея. Стало быть, в этом я — спец (Зеркало. Ворон. Слепец). Мерзну под лестницей я (Зеркало… Ворон… Змея…). Хрупаю постный супец (Зеркало. Ворон. Слепец). Сыто глумятся друзья (Зеркало, ворон, змея). Дарит монетку скупец (Зеркало! Ворон! Слепец!). Спит Магдалина моя… Зеркало… Ворон… Змея…
* * *
Обшарпан и нелеп, как силосная башня, Незрячий вопросил: «А что там, за холмом?» Чур, знаю — не скажу. Но, ежели с умом, Не все ли нам равно, а что там — за холмом? — Не ведает никто… Наверно, просто — пашня…
* * *
«Как хороша над морем лунность!» — Вздыхала юность. «Я пью за дружество и смелость!» — Басила зрелость. «Умрете все!» — глотая ярость, Шипела старость.
* * *
Среди катастроф и смещений И прочих космических дел Витает лирический гений, — Какой допотопный предел! Осины осенняя алость… Овражек звенит ключево… Попробуй убрать эту малость, И в Космосе нет — ничего.
* * *
Считай судьбу наукой! — Чу! — средь ночных миров Ты подтверждаешь мукой, Что жив ты и здоров. Ты должен свежей болью Примять былую боль, Присыпать раны солью… Не в том ли жизни соль?!
* * *
Торчало солнце смешным бугром. Был лес, как витязь, рекой обвязан. Но в ясном небе прогаркал гром: «Рожденный ползать — взлететь обязан!..» Рванулся к небу ползучий гад! Прижала гада земная сила! Цикады прянули наугад… Лягуха в травах заколесила… Не дай нам, небо, земных наград!
* * *
Со скоростью света наука Ворвется в трехтысячный год. А древность со скоростью звука Конечно же, в Лету падет. Но ты содрогнешься, потомок, Когда через сердце твое Державинской оды обломок Пройдет, как живое копье!