Влодов Юрий Александрович
Шрифт:
* * *
Иуда темнолиц, Как ствол осины. Огневолосый лис С глазами псины. Он любит звон ключей И куш случайный. Иуда — казначей, Общинник тайный. На вечное житье Судьбой опознан. Он ученик ее, Ее апостол. Не клонится к вину, Не знает гнева. Но любит он одну… О Божья Дева!.. Он свят, как благодать, Он гибче йога. Что может он отдать? Лишь только Бога. Шепнул полночный дух Обняв Иуду: «Ты есть один из двух! — Я с вами буду». * * *
Ах, стыдно неземной, Летучей птахе Почувствовать спиной Всю тяжесть плахи! А плоти жалкий стон? А слезы злые? Небесной жизни сон И сны земные. В забвенье пал гонец. Душа молчала. Вот миг, когда конец Явил начало. Ты выпал из гнезда, Птенец Вселенной, Твоя душа — звезда Во тьме нетленной. Под млечностью кадил Завис над бездной. Казнил, но пощадил Отец Небесный. Постиг земную суть — Пылают кости. В глазницах — Млечный Путь. В запястьях — гвозди. * * *
Как лунное кольцо, Как лик божницы, Надвинулось лицо Былой блудницы. От Млечного Креста Неотдалимы Молящие уста, Сны Магдалины. Ни дева, ни жена, О Божьем Сыне Печалится она, Дитя пустыни. Меж чахнущих хлебов, В захлестах смога, Зовет свою любовь — Живого Бога. Зовет душа — не плоть, — Так зычут гуси: «Сойди ко мне, Господь! О, Иисусе!» А вечности шуга Воняет тиной. И адская дуга Над Палестиной. * * *
Cочатся медовые луны, Иудово племя хмеля, Полны виноградные чаши, Пусты виноградные лозы… И чудится голос Адама: «Помилуй, зверину, меня, Исусе сладчайший и горький, Что зимние слезы». Взошли под луной Отдаленных дождей зеленя… И всхлип соловья Повторяет сердчишко мимозы… Сухой, как земля, Тугой, как змея, Иуда безумен В изломе священного транса, Он тайной гортанной клеймен, И ходит по кругу Сладчайшая чаша Пространства, Горчайшая чаша Времен. * * *
Запричитал Иуда: «Только я любил тебя! Так мудрая змея Младенца человеческого любит, И кольцами теснейшими голубит. Чтоб не был ты наивен и смешон На ложе нашей пагубной подружки Я! — воровато поднял капюшон, Пошел и предал тайные пирушки! Чтоб не томился ты, как Божий перст, Земное горе не хлебал горстями Я! — проводил тебя на Божий крест, Прибил к покою Божьими гвоздями! Учитель! — Что же делать мне теперь? — Стонать и выть, как проклятому зверю?..» И он завыл, тихохонько, как зверь… И я поэт, ему, как зверю, верю. * * *
На Голгофском холме закачалась крепленая Кресть. Скрежетали во мгле растревоженных высей кресала. Принял казнь на земле, дабы райскую силу обресть. Отмирали глаза, но душа в сей же миг воскресала. Вспыхнул голос небес и в дурманных долинах потух: «Трепещите, стада! — Был я пастырем грозным — и буду!..» И шепнул палачу Иисус, испускающий дух: «Отойди… не мешай… я спешу… я молюсь за Иуду…» * * *
Да рухнет груз веков на черепушку плотника, Который обтесал корявый этот крест! Ни среза под спиной, ни ямки подлокотника, Видать, всему виной чумной небесный трест. В мертвецкие пески — по облачному роспаду — Уносит Херувим хрустальный стон в горсти: «Иудушка, прости! Ты верой служишь Господу!.. За дьявольский искус, Иудушка, прости!..» Прохрупали грома преломленными сучьями, Уже распята мысль и лопается сердь! И праведный палач познал глазами сучьими Смещение времен, где имя Жизни — Смерть! * * *
Покуда шли суды да пересуды, Пока писалось тридцать три листа, Христос признал земную суть Иуды, А тот признал небесного Христа. И на кресте воскрикнул обреченный: «Ты весь во мне, как ласточка в огне!..» И повторил предатель обличенный: «Ты — весь во мне!..» Братались кровью Рай и Преисподня, Прощаясь и прощая болево: Простил Господь предателя Господня, — Постиг предатель Бога своего.