Влодов Юрий Александрович
Шрифт:
* * *
Два близнеца — Господь и Сатана Хлебнули в полдень теплого вина. Господь размяк… Залег средь сонных трав… «Прости, мой брат! — во многом я не прав…» Взор Сатаны окрасился слезой, Рыгнул — и даль откликнулась грозой!.. Костлявой лапой стукнул по груди: «Прости, мой брат! Ругай меня, суди! Дышу, живу… а как, спроси, живу?!» И головой склонился на траву… И братский храп потряс земную тишь… И замер мир, как пуганая мышь… В сей плоской басне есть двойное дно: Не пейте в полдень теплое вино! * * *
Дьявол хмыкнул и уперся в два бока: «Ты пошто, Поэт, расспросами неволишь?! Я — дурное настроенье Бога! И не Господа, а Боженьки всего лишь! Эх, Поэтишка! Слезливое око!.. Душу рабскую нытьем не обезболишь! Ты — дурное настроеньице Бога, И не Господа, а Боженьки всего лишь!..» * * *
Хрупка, пуглива Богородица, А сын шустер, как ванька-встанька… Но рядом — карлица, уродица, Кормилица, заступа, нянька. Постичь ли: ватка, мази, марлица? Ах, и пеленочка сырая!.. Но рядом — ведьма, злюка, карлица, Сестра богов, хозяйка рая. * * *
Когда всосала водяная яма Весь белый свет, все тяготы его, Последний ангел захлебнулся: «Ма-ма!..» Последний демон задохнулся: «Ма-ма!..» И — на земле не стало никого… И только лучик нынешней звезды Коснулся той, ниспосланной воды… * * *
Гром возревел: «Постигни, но умри!..» И Ной увидел в треснувшей волне, Как в искаженном зеркале времен, Иной потоп!.. Совсем иного Ноя!.. Успел подумать: «Боже! Это — круг!..» И — захлебнулся… * * *
Ной поджался… Уподобился лисе… Повозился и забылся… И увидел Человечка на летучем колесе И заплакал, словно Бог его обидел… И поплыл он по планете водяной… И отдался он и холоду, и зною… «Слышал, видел и — молчу!..» — взмолился Ной. «Слышал, видел и — молчи!» — сказали Ною. * * *
И душу, и тело недугом свело! Лицо уподобилось роже!.. И стало в глазах от страданий светло! И крикнул несчастный: «О Боже!..» Но грохот сорвался в немереной мгле, И эхо взревело сиреной!.. «Хо-хо!..» — пронеслось по родимой земле… «Ха-ха!..» — понеслось по вселенной… * * *
Сын плотника, придумавшего крест, Скрипучие качели для Вараввы, Равно и для бродяжки-мудреца… Сын плотника, не жадного на гвозди… Сын плотника… возможно, что и сын… Вот был ли плотник плотником?.. Едва ли… * * *
Когда Христос, иль кто он там еще, Готовился принять земную кару, Он как бы уподобился Икару, Свой птичий лик склоняя на плечо. Он хищно улыбнулся нам с креста, Когда рабы вколачивали гвозди… Мы, в этом мире, все Христовы гости, Хотя, по сути, не было Христа. Книга вторая. «Я думаю, Исус писал стихи…»
* * *
Я думаю, Исус писал стихи. Плел сети из волшебной чепухи… А жизнь Христа — была душа поэта… Иначе — как? откуда бы все это?.. В кругу слепых, болезненных племен Он, как слепец, питал себя обманом… И не был ли Иуда — графоманом? — Неузнанным Сальери тех времен?.. * * *
Гремучей змеей изогнулся Исус: «Что значил без Евы Адам?! За стон Магдалины, за потный искус, Я всех вас предам и продам!.. Чиста ли в разбитом колодце вода? — Колодец зацвел и протух… А жажда придушит: лакай, — не беда!» Иудина плоть прошептала: «О да!» «Умри!..» — воспротивился дух. * * *
Как любила Христа Магдалина!.. Извивалась под грязным плащом, Улыбалась похабно и длинно И толкала Иуду плечом… А пустыня, в предчувствии чуда, Обмирала и куталась в хмарь… Как любил Магдалину Иуда!.. Как ласкал Магдалину Иуда!.. Как терзал неподкупную тварь!.. * * *
Когда тащила римская военщина Хмельную Магдалину под кусты, Она уперлась, в ней восстала женщина Почти непостижимой чистоты. Она вскричала: «Эти груди тленные Сам Божий Сын вылизывал, как пес!..» Услышал Некто. Сплюнул во вселенные И оскорбился, видимо, всерьез. И тут же застучали топоры До срока, до положенной поры. И, устрашая глупого Христа, Над миром воспарила тень креста.