Влодов Юрий Александрович
Шрифт:
* * *
Пышных сионских мужей телеса. Стаи летучего гнуса. Слышат ли в гибельный час небеса Боль Иисуса?.. Каплет на голову птичий помет. Ужас клубится под кожей. Жалостный Ангел над ухом поет: «День-то — погожий!» Если бы смог Ты, без Ангела, сам, В день этот синий влюбиться! Но вознеслось и ушло к небесам: «Сыноубийца!..» Бьется на плахе безумный истец! — Выгнул костлявую спину!.. Сполохом молний ответил Отец Блудному сыну! * * *
Сквозь предсердье прямо в сердь, В сердце, вскормленное кровью, Как змея, проникла смерть, Нареченная любовью. Из пробитых смертью рук, В том забвении глубоком, Уходила, как недуг, Жизнь, дарованная Богом… Сгустки сдавленных зубов… Боль посмертного оскала… Так отцовская любовь Сына Божьего ласкала. * * *
Говорит Иисус Христу: «Ты предал мою плоть кресту В этом сдавленном адском круге! Там, где Бога увидел ты, Вижу я Сатаны черты, Осязаю на горле руки…» Отвечает ему Христос: «Я лопатками в бездну врос! — Тесно мне в человечьей шкуре… И тебя я предал кресту, Потому что дано Христу Смерчем быть во вселенской буре!..» И вздохнуло нутро раба: «Да, своя у богов судьба…» * * *
И кровь, и пот… Святые мухи… И над, и под — Сквозные муки… А гогот рыл Страданья множит… Христос — бескрыл! — Взлететь не может!.. Уже прелюд, — Вершина боли!.. Ах, глупый люд, — Ослепли б, что ли!.. Но туч клубок Назад вернулся — Как видно, Бог Уже очнулся: «Ты, что — бескрыл?! — Побойся Бога!.. Ну? — воспарил?! Еще немного!..» * * *
Кровяные плащаницы облаков. Млечный Путь — как чужемирный амулет. И похрустывает ржавчина оков На живых мощах — на щиколотках лет. Бог смеется: «Видишь, сыне? — мир таков…» Дьявол хнычет: «Настрадались мы уже!..» — И похрустывает ржавчина веков На Христовой — обезглавленной — душе. * * *
Все небо духи перегладили Каленым адским утюгом. А Бог завис на перекладине, В астрале смрадном и тугом. Слепой слезой Земля отплавала… Ликуй, Галактика! — труби! — Убит Господь руками Дьявола, Во имя Веры и Любви. Книга пятая «В пустынном песке забвенья…»
* * *
Сцепили земные звенья, Глумясь, подвели итоги. В пустынном песке забвенья Христос омывает ноги… Грядущих веков затменья… Грядущих миров разрухи… В пустынном песке забвенья Христос умывает руки. * * *
Преткновенья камень, Ты — сродни горбу. Камень — в стенах камер, Камень — на гробу. Все под грузом канем, И — душа чиста. Самый тяжкий камень На спине Христа. * * *
Простим тому всеславному индусу, Что процедил, стирая пот со лба: «Лишь тень Исуса верила Исусу И шла за ним до смертного столба…» Он ошибался, тот восточный гений, Не ощутил связующую нить, Ведь жизнь Исуса не имела тени, И смерть Исуса не имела тени, Чтоб тенью этот мир не осквернить. * * *
Это кличет в проводах сирый ветер, Это жалобно зовут, зычут гуси… Это сказка для детей: «Мир наш светел!..» Это сказка для людей: «Иисусе…» Оземлился на мистическом блюде, И века застопорились, провисли… Ты кочуешь на облезлом верблюде По барханам человеческой мысли… Где оазисы Любви?! — поищи-ка… Не порхает ли вдали Божья манна?.. И песчинку пожирает песчинка Под стопами Твоего каравана. * * *
Утро — солнечным венчиком — В дождевом парике. Дева с младенчиком Идет по реке. По задумке художника — Сквозь радугу лет — Золоченого дождика Серебряный след. Словно трепет бубенчика Под Господней рукой, Лепет младенчика Парит над рекой. * * *
Исусов было семеро — В глазах стояла стынь. Пришли Исусы с Севера, Из северных пустынь. Сошли в пустыни южные Вселенной лепестки… За ними плыли вьюжные Смиренные пески. Исусы были жалкими Среди земной среды. Исусов били палками, Лизали их следы. Счастливыми слезинами Светились их глаза, Свистела над низинами Вселенская гроза. И лето жгло безводное, И был дикарь живуч, И тело инородное Следило из-за туч. Пришли Исусы с Севера, Где ни снегов, ни льдин. Исусов было семеро, А облик-то — един! И в том едином облике, Зерцале бытия, Как в нелюдимом облаке, Таится боль моя… Таится жизнь моя… Таится смерть моя… Послекнижие. Поэт и Бог
* * *
Поэт и Бог скитаются по свету, Без денег, без повозок, без поклаж. Сума и посох — как судьба Поэту, А Богу — блажь. «Омойтесь, гости! Отдохните с нами!..» Забулькает в котле ягнячий бок. Закусывают молча с чабанами Поэт и Бог. Высотные луга. Снега и льдины. Седые волкодавы давят блох. И чудится, что в помыслах едины, Поэт и Бог.