Дежурный подал Васильеву и Савельеву по листу бумаги и, наклонившись к Сонину, шепнул:

– Ты чего его выгораживаешь?

– Разве ты не понял? Они задержали не того, кто нужен мне. Пусть он пытался изнасиловать Челядник и убить Саморядова. Но по моему делу проходит другой. Он не пользуется ножом. Он душит. Душит руками. Берет вот так, – сжал Сонин руки, показав дежурному, – и душит. Он не насильник. Ни одну из убитых он не изнасиловал.

Еременко не нашелся, что на это ответить.

– А ну пошли со мной в следственную камеру, – позвал Сонин задержанного. – Я с тобой потолкую.

Васильев встал и хотел идти следом, но Сонин остановил его:

– Прошу мне не мешать!

И Васильев послушно уселся на свой стул и стал дописывать рапорт.

– Не забудь указать про нож и бумажник с долларами, – напомнил ему Сонин и вывел парня в коридор следственного изолятора.

– Да куда он денется отсюда, – сказал Савельев Васильеву, заметив его беспокойство.

– Я согласен с тобой. Только Саморядов приказал держать его на глазах.

Но Савельев махнул рукой. Лично ему было наплевать на этого парня.

– Нам было приказано задержать преступника, – сказал он и тут же добавил: – Мы задержали. Доставили в дежурную часть. А дальше пусть у дежурного голова болит. Где Саморядов?

Васильев не ответил.

– То-то. Сейчас рапорта напишем и по домам. Я жрать хочу и спать.

Так они дописали рапорта, отдали Еременко и хотели уехать, но дежурный не отпустил.

– Вы с кем работаете? С Саморядовым? Вот когда он вас отпустит, тогда и уедете.

– Так его ж нету, – в один голос взвыли Васильев с Савельевым, на что дежурный мудро ответил:

– Приедет, раз сказал. Сидите и ждите.

Оба помощника вздохнули, но пререкаться не стали и сели резаться в шашки.

– Садись, – сказал капитан Сонин задержанному, кивнув на привинченный к полу табурет.

Парень сел, увидел, что Сонин закуривает, и сглотнул слюну.

– На, кури, – подал ему Сонин пачку, вместе с зажигалкой.

Парень закурил и, делая глубокие затяжки, смотрел, как сигарета тает на глазах.

– Хреновый табак. Пару раз потянешь, и сигарета вся, – сказал он, а Сонин так и не понял, к чему он.

– Я не пойму, ты дурак?

– А чо? – Парень вылупил глаза, держался он по-прежнему с наглецой. От второй предложенной сигареты он отказался.

– А нечо! Тебе сейчас не о табаке надо думать, а об адвокате.

– Чего я такого сделал? У нас что, баб трахать воспрещается?

– Насиловать – да, – ответил Сонин, стараясь понять, что за фрукт перед ним.

– А кто ее насиловал? Я ей предложил только потрахаться, деньги пообещал. А тут ваши налетели. А что начальника царапнул… Так почем я знал, милиционер он или бандит. Подумал, наехали на меня. Ну и в самообороне задел маленько. Он тоже хорош. Удостоверение свое не показал.

– Ладно, с этим позже.

– А хоть и раньше. Я всего три дня, как из зоны. Пять лет бабы не видел и нарвался на шалаву. Подставила. А я ведь хотел с ней по-хорошему. У приятеля машину взял. Думал, поеду оттянусь маленько.

– Да погоди ты, – остановил его Сонин. – Все в кучу собрал. Ты говоришь, только вернулся?

– Ну я про то и толкую. А они – убийца! А кого я замочил? И нож мой чист. Проверяйте.

– Проверим, – пообещал Сонин.

– Проверяйте, – огрызнулся парень. – Я еще не наследил. Не успел.

Сонин покачал головой:

– Да нет, можешь считать, что уже успел. Та девушка сотрудница милиции – тебе повезло.

– Ага, повезло. Отдайте хоть доллары.

– Это не ко мне. К тому, кто тебя задерживал. У меня долларов нет. Одни наши, деревянные.

Тут в камеру влетел взбешенный полковник Саморядов.

– Ты чего его увел? Помогать нам не хотел, а на готовенькое мастер, – выставил он претензии Сонину.

Парень даже рот раскрыл.

– У вас, ментов, оказывается, тоже меж собой грызня. Здорово!

– Заткнись! – рявкнул на него Саморядов. – А то я тебе все зубы пересчитаю.

Сонин встал из-за стола, убрал в карман сигареты и зажигалку.

– Он – твой, – сказал капитан. Саморядов посмотрел на него оторопело.

– Мне он не нужен. Он только три дня, как освободился. И женщин он не убивал.

Парень смекнул, что на него хотят повесить убийства, которых он не совершал, и вскочил с табуретки. Но Саморядов не дал ему и рта раскрыть.

– Сядь! Все равно, гад, сядешь у меня.