В желании пользоваться кнопками — беда: в семье, в быту, в обществе, в культуре.

Невозможно себе представить, что это написано не о сегодняшнем российском телевидении, а еще до всякого телевидения. По дивному совпадению, в том же 1930 году, когда вышло «Восстание масс», Владимир Зворыкин приступил на RCA (Радиокорпорация Америки) в Нью-Джерси к разработке своего кинескопа, который тогда еще назывался иконоскопом. Примечательно само первоначальное провидческое название прибора — иконой телевизор и стал, зря сменили термин.

Талантливый литератор, Ортега находит точное афористическое обозначение массового человека — «самодовольный недоросль».

Замечательное выражение — из гущи современности: нашей, не его. Больше того, каким-то чудесным, воистину пророческим образом Ортега обмолвился и о «культе молодежи», хотя в ту пору рассмотреть его было трудно.

Сам Ортега принадлежал к поколению тех, кто стеснялся быть молодым — как его ровесник Кафка, который страдал от того, что казался слишком юным. По мемуарам мы знаем, что еще в 10-е годы ХХ века молодые люди как можно раньше отпускали бороды, надевали очки при хорошем зрении, подкладывали утолщения под сюртук, чтобы выглядеть солиднее. Молодой «не считался».

Только через три десятка лет после книги Ортеги и после его смерти (в 1955 году) произошло то, что можно считать наиболее значительным социальным изменением последнего столетия. В конце концов, революции и диктатуры пришли и ушли, а вот колоссальное омоложение общества, начавшееся вместе с нашествием контркультуры и сексуальной революции 60-х, — продолжается, и, похоже, необратимо. Дело, разумеется, не в том, что человечество стало моложе — как раз наоборот: достижения медицины и повышение качества жизни сделали невиданно высоким средний возраст человека. Но резко омолодилась значимая часть общества: в политике, бизнесе, общественной жизни и решительнейшим образом — в культуре, где и потребитель и производитель все молодеют и молодеют. Сокрушительный довод в пользу аргументов Ортеги: ведь молодая масса — еще более масса, в силу понятной незрелости мыслей и чувств.

Но такую книгу молодежь прочесть смогла бы (по-русски — в отличном переводе А. Гелескула). Ортега-и-Гассет пишет легко и доступно — стоило бы включить «Восстание масс» в школьную программу. Чтобы отозваться на настойчивую мысль Ортеги — о том, что в каждом человеке таится его идеальный проект. Цель — этот проект выполнить.

Два самых знаменитых пражанина, два великих писателя — Ярослав Гашек и Франц Кафка — родились сто двадцать пять лет назад, с разрывом в два месяца: 30 апреля Гашек, 3 июля Кафка. Они и умерли почти одновременно: Гашеку было тридцать девять, Кафке — сорок.

При цифровом сходстве, кажется, трудно найти два более противоположных человеческих и художнических типа. Во всем.

Еврей, писавший по-немецки, — и чех, писавший по-чешски.

Худой Кафка — толстяк Гашек.

Один молчаливый, сдержанный, раскрывающийся только в разговорах с очень близкими, а чаще всего — лишь в письмах. Другой — душа любой компании, балагур, остроумец, выдумщик и затейник.

Кафка мало ел, временами бывал вегетарианцем, не пил алкогольных напитков, кофе, чая. Гашек — обжора и пьяница, не вылезавший из пивных.

Один робок и застенчив в отношениях с женщинами, для него каждый из немногих романов превращался в мучительное испытание, он страстно желал создать семью, но так и не решился на это (нобелевский лауреат Элиас Канетти убедительно показал, что роман «Процесс» — отражение матримониальных страданий Кафки). Другой — сластолюбивый и неразборчивый, женатый дважды: причем, не расторгнув первый брак, вступил во второй (с русской Александрой Львовой — с ней познакомился в Уфе и привез в 1920 году в Прагу, где, по сути, бросил в чужой для нее стране).

Кафка, отделившись от родителей, снимал разные квартиры в центре города — известны тринадцать его пражских адресов: все документированы домовыми книгами. У Гашека адресов еще больше, но установить их гораздо сложнее, поскольку часто договоров не было, и самый надежный источник знаний о его пражских перемещениях — протоколы полиции, арестовывавшей Гашека за пьяные дебоши.

Один — педантичный и добросовестный работник. С двадцати четырех лет трудился в конторе, почти всю жизнь — в учреждении, которое занималось страхованием рабочих от несчастных случаев. Если когда-нибудь будет издано полное академическое собрание всех сочинений Кафки, подавляющую часть его займут статьи по вопросам страховки. Примечательно, что он ничуть этого не стыдился — наоборот, посылал копии годовых отчетов друзьям. Гашек перескакивал с одного места на другое, нигде не задерживаясь, — работал в аптеке, служил в банке, торговал собаками, редактировал журналы, больше всего зарабатывая там и сям писанием юмористических рассказов и фельетонов: всего около полутора тысяч.

Один — организованный дисциплинированный ум: это Кафка изобрел первую в мире (!) жесткую каску для рабочих (подобную тем, которые до тех пор применялись только в армии), получив в 1912 году за такое достижение медаль, поскольку смертность от травм в сталелитейной промышленности Богемии резко снизилась. Другой был способен изобрести только своих персонажей, да еще, будучи редактором журнала «Мир животных», придумал несколько новых видов фауны: блоху азойской эры, слепорожденного «мацарата пещерного», допотопного ящера идиотозавра — за что и был в конце концов уволен.