— Принеси воды, а? — Инвер заметался. Среди груды мисок котелка не было.

Только сейчас Юля заметила, что до сих пор прижимает к себе спальник. Надо же, как ее все это захватило, она уже не понимает, куда идет и зачем.

— Харину пошли, а то ей делать нечего, — посоветовала Бочарникова, собираясь уже вернуться к палатке, чтобы убрать вещи в рюкзак, но бросила последний взгляд на огонь… и застыла.

— Хорошо, — суетился Мустафаев, размахивая своей палкой. — Позови ее. А я тут пока с костром…

Костром?

Мгновение Юля стояла на месте, а потом резко шагнула к огню.

— Стой! — прыгнул к ней Инвер, но она уже все увидела.

Толстые ветки, старая головешка бревна, быстро прогорающая бумага, а над ней кукожилась от жара знакомая коричневая клеенка обложки. Обложка оплывала полиэтиленовыми слезами, чадя и недовольно потрескивая. Это был ее дневник!

Юля протянула руку. Она не видела огня, не чувствовала жара.

— Совсем рехнулась!

Бочарникова не успела коснуться тетради, а вернее — того, что от нее осталось. Сильный тычок отбросил ее в сторону, заставив выронить спальник. Тяжелый запах горелой резины ударил в нос.

— Офонарела? — надрывался над ней Инвер, замахиваясь чадящей палкой. Как же он сейчас ненавидел Бочарникову. За ее везучесть, за способность постоянно оказываться в нужный момент в нужном месте. — Так и до свадьбы не доживешь! Пойдешь под венец калекой!

— Мустафа! — Ткаченко несся по тропинке от ручья, вода из котелка плескалась ему на ноги. — Достал уже!

— Петро! Да брось ты! — мчался следом Мишка, но тут он резко остановился, потому что полотенце, которое он держал в руке, зацепилось за куст. Царицын потянул, но полотенце вырвалось, и Мишка убежал, оставив его висеть белым флагом.

— Эй, котелок не опрокиньте! — приподнялся со своего места Сережка. Все это время он сидел на бревнышке и довольно жмурился, задрав лицо к небу. Он ждал завтрака. Больше его в этом мире ничего не интересовало.

— Ты кого толкнул? — Ирка пулей вылетела из палатки.

— Сам достал! — побежал вокруг костра Инвер, сжимая палку, как меч. Конец ее дымился, набухал красным огнем уголек.

— Палку убери! — рвался вперед Мишка.

— Ну, давай! Давай! — хорохорился Ткаченко, отставляя котелок. Между ним и Инвером были костер, высокая тренога и закипающая каша. — Только скажи!

— Что ты мне тут указываешь? — клонился вперед Мустафаев.

— Палку убери! — пытался перекричать их Царицын.

— Прекратили! — Олег Павлович выглянул из палатки. Юле показалось, что он одного цвета с пологом — серым и помятым.

— Да пошел ты! — выскочила вперед Ирка, подпихнув Инвера вбок. Конец палки прочертил по воздуху красный зигзаг и ткнулся в сторону Ткаченко. Мишка прыгнул вперед, рукой подсекая палку снизу, и все тут же потонуло во взметнувшемся паре.

— Ай! — завопил ошпаренный Царицын. Забыв о котелке, он задел треногу, опрокинув кашу в костер.

— Идиоты! — запоздало взвыла Федина.

— Кретин! — отпихнул прыгавшего на одной ноге Мишку Инвер. — Сам теперь будешь костер разводить.

— Я ничего не вижу! — верещал перепуганный Царицын.

— Ты-то куда полезла? — накинулся на опешившую Харину Мустафаев.

Но Ира не ответила. Завороженным взглядом она смотрела, как белый рис расползается по затухающему черному костру. Это было неожиданно красиво. Стремительно гаснущий костер недовольно потрескивал.

— Это все из-за нее! — выкинула руку в сторону притихшей Юли Настя.

— Вот и позавтракали… — Сережка впервые не улыбался. В глазах его сидело изумление, словно ему только что сообщили, что Деда Мороза на самом деле не существует. — Ну, чего застыли? — подпрыгнул он на бревне. — Берем ложки, наворачиваем, пока не остыло.

— На себя посмотри! — крикнул Ткаченко, с ненавистью глядя на Федину. Проморгавшийся Мишка потянул его прочь от костра. — Пусти! — рвался из его рук Петро. Инвер вскинул руку в неприличном жесте и отвернулся.

— Что у вас опять стряслось? — Морщась, словно от неприятного запаха, Олег Павлович вышел к костру.

— Да тут… — начал Инвер, но Петро, избавившись наконец от наседающего на него приятеля, бросился к нему.

Мустафаев выставил вперед палку. Ткаченко отбил ее и уже схватил противника за грудки, когда заговорила Юля:

— У меня тетрадь пропала… — Она оглянулась на костер. Остатки корешка потонули в каше.

— Придурок! — захохотал Инвер, отталкивая от себя Ткаченко. — Какой же ты!.. — Он растопырил пятерню, собираясь ударить Петро, но лишь напряженно помахал ею в воздухе и опустил руку. — Тихо не мог все это сделать?