— У которой сегодня важная беседа.

— Которая пусть мне только улыбнется — и идет себе с богом.

— Которая только и делает, что улыбается, когда с тобой.

— Ленка! Хорошая моя Ленка! Что-то я забыл тебе сказать… — Он наморщил лоб. — А, вспомнил! Я без тебя очень скучаю.

— Не может быть! — ужаснулась она.

— Гад буду, — он ответил очень серьезно. И ему так не хотелось уходить.

— Давай выкурим по сигарете, — она как будто поняла, — и потом я поеду. Только надо будет такси.

— Будет! Все будет! — Он обрадовался жутко.

Они облокотились о каменный парапет набережной, глядели на черную со ртутью воду и молчали, только он иногда чуть отклонялся назад — и тогда мог вдыхать запах ее волос.

— У тебя волосы пахнут сеном! Сухим сеном! Ты знаешь? — сказал он тихо.

— Это хорошо? — спросила она.

— Да.

— Знаешь, когда я гляжу вот так на воду — очень хочется куда-то уплыть. И это похоже на детство. И еще это похоже… Вот когда я жила в общежитии, то прямо под нашими окнами проходили поезда, медленно, потому что рядом станция, и огни притушены, и колеса стучат как-то даже ласково… И вот становится так душно, и так хочется в этот поезд! Вот как сейчас — уплыть. — Ей было спокойно и неспокойно одновременно. Такое состояние, которое называется «неймется».

— Вам куда ехать? — около них остановилось такси.

— Ехать? На Ленинградский! — ответила она. — Проспект.

— Садитесь, — водитель открыл дверцу.

— Нет, так не бывает! Не верю! — говорил Алексей. — Это провокация или наваждение! Это не такси — это мираж, призрак!

— Ладно, воспользуюсь призраком! — Она опять улыбнулась.

— Вы будете ехать или будете оскорблять? — Шофер тут же вернул их в реальность и доказал, что он не призрак, включив счетчик.

— Ну, пока! Ты обязательно позвони, — наказала она.

— Ленка, Ленка! Ну куда же я денусь? Завтра и позвоню!

Машина отъехала, а она продолжала глядеть назад тем же пристальным взглядом, который так часто появлялся на ее лице, смотрела на удаляющуюся фигуру на набережной. Фигура махала рукой и очень смешно подпрыгивала. Она была видна контражуром от света фонаря и похожа на пляшущего человечка. Лена опять улыбнулась, хотя глаза остались прежними, как будто она вот уже хотела что-то решить и не смогла, не решилась.

На следующее утро в институте (наверное, это номерной институт) в приемной начальника Н. И. Борисенко (так гласила табличка на кожаной двери) стояли Алексей и Николай и о чем-то тихо совещались, почти шепотом, чтобы не слышала секретарша.

Говорил Николай. Он все время прикуривал от своей же сигареты и заметно нервничал.

— Я вас не знаю, — говорил он, — но дело общее. Поэтому надо условиться, чтобы не болтать вразнобой. Предупреждаю, что сейчас будет самум, может быть — даже цунами. Будет стучать кулаком, кричать: «Не позволю!», «Не время!», «Это риск!» А я считаю, что нечего ждать. Скафандр доведен, я уверен!

— Я тоже, — ответил Алексей. — И мы его дожмем. Только — спокойно. Дайте ему сказать — все, что он хочет. Не перебивайте. Пусть выплеснется. А потом мы по гвоздику: вы, я, вы, я. А на конец я припас для него подарочек. И он не сможет отвертеться.

— Что именно? — оживился Николай.

— Увидите.

— Слушай, давай на «ты»! Я так не умею, — предложил Николай.

— Надо бы выпить на брудершафт, но это потом. А пока — я согласен. Ты только, Коля, спокойно! Ладно?

— Попробую, — пообещал Николай.

Зазвенел звонок, и секретарша нырнула в кабинет.

Борисенко сидел за громадным столом с вентилятором и что-то просматривал. Какие-то листки. Это был лысый дородный человек в широких брюках с отворотами, какие не носят уже лет пятнадцать.

— Ну! Что они там? — спросил он секретаршу.

Та пожала плечами и ответила:

— Шепчутся.

— Ладно, давай зови. — Он как будто даже принял боевую стойку.

Девушка вышла.

— Вы можете зайти, — улыбнулась она молодым людям.

— Как он там? — спросил Николай.

— Ждет, — кратко ответила секретарша и застучала на машинке.

— Если меня занесет — кашляни, — попросил Николай.

— А если меня — чихни.

— Ладно, с богом! Девушка, сделайте так, чтобы никто не влезал, пока мы там, а? — сказал Николай.

— Хорошо. Идите, идите, а то он еще передумает. — Девушка распахнула перед ними дверь.

Они вошли и хором сказали:

— Здрасте!

Борисенко усадил их и бросился в атаку. Он всегда начинал первый, чтобы расставить точки над «i». Он вообще был против обороны и предпочитал наступление.

— Ну, так, — сказал он и продолжал с легким украинским акцентом: — Работа сырая, я не допущу риска. И что вы меня подгоняете! Жизнь человека — это есть человеческая жизнь. Я не хочу гробить испытателей! Это же ж семьдесят километров! Почти вакуум. Хоть малюсенькая пробоина, хоть в волос, — и это конец. Да что я вам объясняю, как маленьким! Сами все понимаете, и все равно: «Давай! Давай!» — Он остановился, ожидая возражений.