Грозняк тоже провел не самую спокойную ночь в своей жизни. Сцены любовного дуэта Юрия и Радмилы перебиваются кадрами Грозняка. Скрестив руки на груди, в наполеоновском раздумье он едет в троллейбусе. Скрестив руки на груди, он ходит по улице, а жена его с умоляющим лицом едет за ним бесшумно на семейном мотоцикле.

Скрестив руки на груди, он лежит в постели.

Скрестив руки на груди, в наполеоновском раздумье он стоит утром на кухне, и жена кормит его яйцом.

Утренняя тренировка. Команда «Студент» выстроилась вдоль стены и напряженно смотри на дверь в ожидании тренера. Чуть поодаль от строя стоит печальный, как Пьеро, Юра Кулич-Куликовский.

Входят тренеры – Грозняк и Харитон. Последний просто дрожит от волнения, но первый непроницаем. Он оглядывает строй своих парней, бросает вроде бы равнодушный взгляд на настойчивого новичка и кивает Харитону. Харитон бросает через весь зал Кулич-Куликовскому комплект спортивной формы «Студент», кеды, гантели, эспандер, скакалку и, наконец, мяч.

Команда, счастливо гогоча, окружает Юру.

– Если мы выиграем первый круг в нашей зоне, мы поедем на Кубок Адриатики, а туда съедется все высшее общество – и югославский «Гайдук», и итальянский «Гаудеамус», и даже американцы «Фричи-Причи-Сити-Кампус». Словом, all stars, – говорит Грозняк своим ребятам.

Говоря это, он бросает мяч Юре Кулич-Куликовскому, который стоит спиной к щиту. Позади, расставив руки, стоит второй тренер Харитон, он «держит» Юру. Юра делает обманное движение, потом прыжок и бросок по кольцу. Харитон подбирает мяч и бросает Грозняку, тот снова бросает Юре, и все повторяется без конца.

Остальные игроки «Студента» уже закончили тренировку и сейчас сидят кто на скамеечке, кто на полу, слушают своего тренера.

– Да-да, ребята, все самые страшные зубры, – усмехается Грозняк.

– И Кинг? – спрашивает Толя Шалимов.

– И Смит, – кивает тренер.

– И Роберт Доу? – спрашивает Сиркладзе.

– И Билл Мороу, – кивает тренер.

– И Филип Стасель? – спрашивает Ваня Приколов.

– И Джамбо Рассел! – выкрикивает сверху, с трибун, журналист Стеклянный.

Вздох восхищенного изумления проходит по всей команде. Стеклянный показывает газету.

– Вот в «Спорте» пишут, что «Глобус» продал Джамбо Рассела «Фричи-Причи».

– Чего же ехать-то тогда? Чего же играть-то? – нервничает Харитон. – С Джамбо Расселом любая команда кубок увезет!

– Посмотрим, посмотрим, – усмехается Грозняк и ловит мяч. – Неплохо, Юра. Сегодня процент попаданий приличный. Теперь ты играешь защитника, а я нападающего. Начали.

Грозняк бешеным дриблингом ведет мяч к щиту. Юра пытается его закрыть. Бросок, мяч в кольце. Очень довольный Грозняк.

– Поиграть с «Фричи-Причи» одно удовольствие, но для этого нам надо выиграть хотя бы один матч у «Инженерии», потому что «Инженерия» наверняка проиграет литовцам, а мы у литовцев наверняка выиграем!

Он поднимает голову и кричит на трибуну:

– Мне очень нравятся ваши улыбки, Стеклянный! Почаще приходите и улыбайтесь!

Еще один бешеный проход Грозняка, прыжок под рукой Юры, бросок… Мяч застревает в огромной ладони Кулич-Куликовского.

– А мне очень нравится ваш баскетбол, Грозняк, – язвит Стеклянный. – Золотые пятидесятые годы, заря рок-н-ролла.

Юра и Ваня Приколов идут вечером по улицам Вильнюса (или Тбилиси). Две юных головы в облачке печали покачиваются над толпой. Что-то взгрустнулось ребятам. Юра посматривает иногда на Ванин чемоданчик, насвистывает, сочиняет грустную мелодию. Нет ни одного человека в толпе, который не обернулся бы им вслед.

Восхищенно свистят мальчишки.

Покачивают головами мужчины.

Горестно вздыхают старушки.

Хихикают – вот что страшно – хихикают девушки, видимо рисуя что-то в своем цепком девичьем воображении.

Юра останавливается возле витрины и записывает насвистанную мелодию в блокнот.

– Неужели можешь нотами писать? – удивляется Ваня.

– Научился, – гордо говорит Юра. – Баклажан, знаешь ли, Ваня, уверен…

– И я уверен.

– А я иногда сомневаюсь – быть может, он из-за спортивного фанатизма мне льстит, из-за моего роста?

Ваня улыбается.

– Мне, например, твой рост до феньки, а музыка твоя мне нравится.

Юра задумчиво смотрит перед собой.

– Знаешь, чего мне иногда дико, мучительно хочется? Вон тех сливочных тянучек.