ДОДИК.

– Объясни мне, Шура, за-Бога-ради, почему я не могу пустить этот товар за этот баланс? Какие тут две большие разницы?

ШУРА.

– Это у тебя, Додик, пережитки социализма в сознании. Хочешь знать, почему я имею здесь хорошее время? Я изжил из себя пережитки социализма. Поймал? Товар не нуждается быть оверпрайзед, товар нуждается быть продан! Усек? Тогда ты будешь иметь хорошее время…

Дед Арон поставил на кухне два полугаллонных пакета молока, сказал маме Розе:

– Вообрази, Роза, вхожу в Дэвис-шоп, прошу молока, а Дэвис смотрит на меня, как баран на новые ворота.

РОЗА.

– Папа, но вы же знали, что в Америке многие говорят по-английски и не понимают по-русски…

ДЕД АРОН.

– Но не до такой же степени! Пакет молока, в самом деле… Элементарные вещи не понимают…

Достает из холодильника три плода авокадо, затем извлекает деревянную дощечку, молоток и приглашает сестру.

– Сонечка, к столу!

Старушка, скорчив детскую гримасу еле скрываемого отвращения, садится к столу.

– Ежедневно, Сонечка, ты должна кушать чудодейственный орех авокадо.

Чистит авокадо, отбрасывая съедобную мякоть в тарелку. Лупит по ореху молотком, отдувается: трудно потреблять авокадо, но нужно.

Ну, а дети в семействе Басицких – и Тусик, и Мусик, и Машенька – уже лепечут по-английски:

– You can not imagine, Тусик, how he looked at me and I…

– What you did, Мусик?

– I told him you are not a good boy Jerry Laber!

– Gee! I can not imagine that!

– I can! – вскричала Машенька.

Семен посмотрел на часы, встал, бросил взгляд на экран телевизора, где шла бесконечная футбольная американская битва, пожал плечами и спустился с крыльца. Еще раз посмотрел на часы и на дорогу и, не заметив Ольги, пошел к своему такси-кэбу.

Ольга увидела его возле машины, вскочила и побежала к дому. Семен услышал стук каблуков, выглянул, лицо его помрачнело, отразило тяжкие переживания, он тронул свой «chekker» и так поехал – медленно-медленно, с повернутым к Ольге мрачным лицом.

Она успела добежать и ухватила его за локоть.

– Сэндвичи, конечно, забыли? Подождите!

…Вбежала на кухню, прыжок к холодильнику, вытащила пакет с сэндвичами, схватила с полки термос, наполнила его кофием…

Тут она заметила, как Сонечка мучается с «орехом авокадо», быстро порезала оставшуюся мякоть, полила оливковым маслом, поставила тарелку перед Сонечкой, а «орех авокадо» стряхнула. Засим выскочила из кухни.

– Ольга! – закричал, оторвавшись от коммерческих бесед, Шура Соловейко. – Я тебе джоб накнокал, в книжном магазине на Пятой авеню!

Ольга даже подпрыгнула.

– Ой, Шура, не шутите?

Выбежала к Семену.

– Чего не сделаешь для невестки, – крикнул ей вслед Соловейко.

С кухни прилетел восторженный вопль Сонечки:

– Это же вкусно!

…Ольга протянула пакет и термос своему «фиктивному» мужу, а тот, теперь уже сияющий не понятно, по каким причинам, обхватил ее за талию и попытался притянуть поближе на предмет поцелуя.

– Ну-ну, – сказала она, смеясь, – давайте-ка без телячьих нежностей.

СЕМЕН.

– Посмотри на меня! Похож я на…

ОЛЬГА.

– Очень похож.

Сияющий Сеня уезжает на своем огромном «chekkere», и Ольга даже смотрит ему некоторое время вслед, то есть как бы пребывает в роли действительной, а не фиктивной жены.

Сияющий Сеня высадил пассажира возле площади, на которой пуэрто-риканские мальчишки гоняли в «соккер».

Некоторое время он смотрит на игру, потом, не выдержав, выскакивает из машины.

Мяч попадает ему в ноги, и вот он, забыв обо всем, мчится на площадке, делает обманные движения, дриблингует с таким искусством, что мальчишки только рты разевают… прыгают цифры на забытом счетчике в его кэбе.

Гвалт спортивной площадки сменяется идиллической тишиной, в которой слышится только чистенький наивный голос флейты.

Зеленый холм острова Бельведер, на котором всего несколько страниц назад разыгралась довольно безобразная сцена. И вот, пожалуйста, все забыто: художник Хлебников пишет маслом большую картину, изображая по памяти московского снежного жирафа, а рядом миловидная тетя его возлюбленной Анны пишет то, что видит, то есть пейзажи, а рядом Пол Дохени, из тех самых Дохени, обнаженный до пояса, играет на флейте. Все трое улыбаются друг другу.