Шрифт:
– Х-o-ок... хабет, хабет, хабет! Иугула! [12]
Восемьдесят тысяч взоров, как в фокусе, сошлись на главной ложе…
Император, не отвлекаясь от беседы с государыней, небрежно завел свою правую руку за спину и большим пальцем коснулся шеи за ключицей.
Победитель молниеносно отвел голову несчастного в сторону и сверху вниз вонзил меч.
Закатное солнце над верхней аркадой амфитеатра, пробившись сквозь прямоугольник окна между коринфскими колоннами, одарило несчастного последним лучом и навсегда померкло в его глазах...
12
Хок хабет! – Ему конец!
– Прости, – выдохнул гладиатор едва слышно ему в ухо.
Он бережно опустил обмякшее тело на горячий песок и огляделся. Мурмиллон не подавал признаков жизни; раненный в грудь обессиленный гопломах лежал в стороне. Большая потеря крови окончательно обессилила его – лицо побледнело, дыхание со свистом вырывалось из воспаленного рта – казалось, он уже смирился со своей судьбой.
Гладиатор приблизился, приподнял отважного воина за плечи и обвел трибуны взором...
И вдруг... О чудо!
– Жизнь! Император дарует ему жизнь!
– Вы поглядите, каков счастливчик!
– Да, да! Чудо! Он был уже в царстве Плутона!
– Gloria magna Caesar! [13]
– Stantes missi! [14] – вскричал распорядитель игр.
– Stantes missi, stantes missi... – покатилось по рядам...
Миновало два тысячелетия...
Вернулась на место крыша ангара, стих клекот стервятников, да и сами они куда-то бесследно исчезли.
13
Gloria magna Caesar! – Слава великому Цезарю! (лат.).
14
Stantes missi! – Избавлен от смерти! (лат.).
Пропал средиземноморский зной, а следом и дневное светило. В воздухе еще витал едва уловимый южный аромат, приготовленной неизвестным гениальным парфюмером из тончайшей смеси цветущего гибискуса, дикорастущей розы и морской волны, сохранившийся каким-то сверхъестественным образам. Но запах был ничтожно слаб и быстро таял. Через четверть часа даже собака вряд ли учуяла бы его.
Луна щедро проливала серебряную лаву на крышу ангара, хлебной булкой вздымающегося из чащи лесочка, сохранившегося каким-то чудом в непосредственной близости от столицы.
Внутри было комфортно – не жарко и не холодно. Установки климат-контроля исправно выполняли свою работу...
В свете прожекторов на рыжей песчаной арене поединок гладиаторов нового времени близился к развязке.
Один из них оказался заметно слабее и был на исходе сил. Он едва успевал отражать удары, отступая к краю арены.
Звенела сталь.
Бесновалась публика на трибунах.
Наконец, обессиленный воин не выдержал бешеного натиска и упал на колени, а его более удачливый сегодня противник, тяжело дыша, навис над ним с занесенным мечом. Запрокинув голову, он устремил свой невидящий взор на зрителей, чьи бледные в свете прожекторов лица казались застывшими белыми масками.
«Жизнь или смерть?» – казалось, вопрошал он.
И вдруг непонятно откуда донесся гул. Сначала он был слаб и еле слышен:
– Хо-о-ок хабет, хабет... Иугула! Иугула!– катились по ангару слова на неизвестном языке. Звук эхом отражался от стен, множился, с каждым мгновением набирая силу, пока не стал исполинским.
Маски пришли в движение, испуганно оглядывались по сторонам. Слова помимо их воли возникали сами собой и звучали все громче и громче!
И не было здесь никого, кто смог бы даровать поверженному жизнь...
И не было здесь никого, кто совершил бы чудо и выкрикнул в последний момент спасительное:
– Stantes missi!
Гладиатор отвел голову обреченного в сторону и сверху вниз вонзил меч...
Максимов закончил свой рассказ.
– Впрочем... это всего лишь моя фантазия. А что же было дальше, на самом деле? – спросил он заворожено внимавшую ему Алёну.
– Дальше?.. – ответила она рассеянно, все еще находясь во власти его рассказа. – А дальше Вика рассказала, что все вскочили… Там человек триста было, не меньше. Как в театре. Все поверили, что это действительно спектакль. А беднягу быстро утащили с арены. Опять выскочил массовик-затейник…, ну, пингвин тот, и начал лапшу на уши вешать. А потом... Представляешь?! Выходят на арену оба гладиатора и раскланиваются. Живехонек оказался убиенный. Ну, публика, не поймешь: не то в восторге не то наоборот – разочарована. А эта Викина подружка, Инна, с садистской улыбочкой шепчет ей в ухо: «Жаль, что это театр». А Вика ей: «Ты в своем уме?!». Декаданс, короче.
– Ну-ну...
– А теперь самое главное: Вика сказала, что она очень хорошо запомнила обоих гладиаторов – ну тех, которые сражались. Ты знаешь – она абсолютная абстинентка. Даже конфеты с ликером и те не употребляет. Наверное, только она единственная там трезвая и была. Говорит: один из них был тот, что дрался, а второй похож... это да... тоже восточного типа, но не тот, – закончила свой рассказ Алёна.
– Она уверена? – спросил Максимов.
– Клянется, что предъявили другого.