– Здравствуйте, Александр Филиппович! А я Корунд, Матвей Петрович Корунд, помощник господина Проньина. Мы с вами по телефону... э-э… – затараторил тип и протянул с фальшивым энтузиазмом Максимову руку…

Здесь, да простит нас терпеливый читатель, мы в очередной раз на две минуты прервем ход повествования, дабы поделиться нашими немудреными соображениями о такой простой традиции, как обычное рукопожатие.

Вы, конечно, согласны, что хорошо подготовленный человек, – если, разумеется, пожелает, – может с легкостью ввести в заблуждение относительно своей истинной сущности и намерений другого, скажем, не такого опытного, как он сам. Сколько ни старайся вывести его на чистую воду, какие каверзные вопросы перед ним не ставь, сколько ни изощряйся подловить на противоречиях и не пытайся расшифровать его взгляд, мимику и жесты – изрядно поднаторевший в лицемерии и вранье плут, играючи обойдет все эти, с позволения сказать, ловушки. Но стоит произвести рукопожатие, господа, как угроза неминуемого разоблачения, становится вполне реальной.

Именно при рукопожатии и устанавливается непосредственный физический контакт между людьми. Это вам не физиогномика, хиромантия, или, еще того смешнее, – не теория профессора Ломброзо.

С древности люди пожимали друг другу руку, как бы говоря: «Посмотри – рука моя пуста, у меня нет оружия, а значит и дурных намерений».

К нашему веку значение этого краткого ритуала, увы, утратило первоначальный смысл – пожать друг другу руку могут и заклятые враги (что было полностью исключено, к примеру, в каменном веке). Но чего они при этом не могут – так это утаить свои намерения. Не зря люди скверные страсть как не любят пожимать руку тем, против кого замышляют что-либо недоброе.

Так и наш Максимов (в свое время «взявший» факультатив по психологии, включающий такие чрезвычайно полезные в работе журналиста разделы, как бихевиоризм и психология личности) свято верил, что как раз при рукопожатии всё тайное и становится явным. И неукоснительно следовал мудрому правилу: хотите понять человека лучше – пожмите ему руку.

«Рука, – считал он, – этот своеобразный детектор лжи, дарованный нам природой, сообщит намного больше, чем многочасовые беседы и заумная психоаналитическая ахинея».

Стало быть, Максимов пожал руку Матвею Петровичу и подумал: «Сейчас мы посмотрим, какой вы корунд!».

Ладонь у Матвея Петровича Корунда, в противоположность духу несгибаемой, прямо-таки гранитной твердости, исходящему от его фамилии, была мягкой и потной – внутри как бы начисто отсутствовали кости, тем самым она больше напоминала оладью, или, разрешите предположить, щупальце осьминога.

«Вот тебе и корунд! – тут же смекнул Максимов. – А бульдог-то у нашего уважаемого Проньина и не бульдог вовсе. Болонка... В лучшем случае пудель. Мягковат, да и, по правде говоря, трусоват... Вот и ладони потеют – значит, не уверен в себе... Сейчас врать начнет. Ну-ка прощупаем тебя еще чуток, Корунд ты наш, Петрович».

Он слегка стиснул и попридержал оладью. Ее владельцу этот нажим явно не понравился, и он робко попытался извлечь свою конечность из стального капкана. Впрочем, Максимов и так всё понял и выпустил оладью на свободу.

«Надо понимать, – подумал он, – сейчас мне объяснят, что начальство скоропостижно вызвали в Кремль и что...».

– Марлен Марленович просил принести свои искренние извинения, – как бы читая его мысли, начал этот Матвей Петрович, – но его неожиданно вызвали в Думу. Вы ведь знаете – его пригласили в думскую комиссию… консультантом. Человек подневольный, сами понимаете...

– Как же, как же понимаю... н-да. Я даже и не сомневался, – журналист развел руки в жесте, свидетельствующем о беспомощности перед непредвиденными обстоятельствами. – Но дело – прежде всего!

– Да, вот такая вот незадача.

– Так я это... может в другой раз? – попробовал открутиться от встречи «нон грата» Максимов.

– Ну что вы, Александр! Вы уж простите ради бога, что я вас так запросто, по имени? – пресек его попытку настырный помощник бывшего депутата. – Марлен Марленович попросил меня лично стать на сегодня вашим гидом. А он постарается все же ненадолго заскочить. Да и вообще: как это – перенести! Нет-нет, и речи быть не может! Вы и так столько времени потеряли! По Москве, в пробках...

Он с безнадежным видом повел рукой в сторону окна, за которым и существовали те ужасные пробки, которые осложняли деловую и личную жизнь москвичей, и, в частности, жизнь журналистов.

– Вы уж не обижайтесь – сегодня придется меня потерпеть, – с вежливым смешком добавил он.

– Я прекрасно понимаю – дела. Никаких обид, Матвей Петрович, – в свою очередь вежливо успокоил его гость.

– Да вы не расстраивайтесь, Александр. Я все покажу, расскажу. Я с Марленом вот уж лет сто как из одного котелка, так сказать… Когда он областью руководил, и позже, когда депутатствовал, был его помощником, правой рукой.

 Он повертел, но почему-то левой рукой перед носом Максимова.

«Левша», – сообразил Максимов.

– Знаю Марлена лучше, чем его собственная жена, ха-ха, – похвастался Корунд.

Рассмеявшись, он хитро подмигнул, как бы приглашая собеседника в особый мужской клуб, в котором все мужчины заодно и знают друг о друге такие штучки, о которых женщинам, – и особенно в статусе законных жен, – знать никак не обязательно, а иногда даже и крайне вредно.

– И коллекцию, которой вы заинтересовались, мы с ним вместе собирали. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь...