— Ты лучше смотри, смотри, Иннуль, где ты такое еще увидишь.

— Реально, Викуль, мой никогда до такого не додумается. Ну, в крайнем случае – фейерверк. Знаешь как обрыдло! Или на яхте своей этой, долбаной, пьянствует. А меня даже в машине, и то укачивает. Зато он со своими козлами, дружками надирается до фиолетового состояния – вот и все сюрпризы!

Между тем по рядам опять засуетились букмекеры.

Внизу, на арене, гладиаторы, выхватив из ножен мечи и подняв к груди щиты, начали сходиться. Их плащи шелковыми клубами стекли с плеч. Цепочки следов двойной спиралью отпечатались на пока еще не затоптанном песке. Мечи на мгновение вспыхнули в свете прожекторов и полетели навстречу друг другу.

«Клинг-клинг», – вскрикнули они.

«Вдух-вдух», – глухо ответили щиты.

— У них что, сабли тупые? – теребила за руку свою подругу Инна.

— Сама ты тупая! – весело прокричала та ей в ответ. – Это не сабли. Мечи!

— Что?

— Ме-чи!.. Не знаю.

— Чего не знаешь?

— Не знаю – тупые или нет.

— Вик, это у него кровь? Там, на локте!

— Ты вамп, Инн!

На арене стало жарко.

Поначалу силы казались равными, но потом преимущество одного стало очевидным. Второй часто отскакивал и пытался, маневрируя, получить передышку. Но его соперник оказался выносливее – настигал, вынуждая защищаться.

Зрители орали, матерились, опять пили, хохотали, глумились, крови будто не замечая – она сочилась из порезов – мечи, как оказалось, были вовсе не тупые. Но это обстоятельство никого существенно не беспокоило. Наоборот – если бы сейчас объявили, что мечи ненастоящие, все непременно обиделись бы на подобное надувательство.

Но рано, рано делать выводы, читатель. Не исключено, что люди эти искренне верили, что перед ними разыгрывается всего лишь безобидный спектакль...

 – Алло, Алик, ты меня слышишь?

 – Да, слышу… Ты не нервничай, говори нормально, не шепчи.

 – Я не нервничаю. Не могу громко… на совещании. Ты когда домой вернешься?

 – А что случилось?

 – Ты можешь по-человечески ответить: когда будешь дома? – прошипела Алёна. – У меня есть потрясающая инфо. Думаю, тебе будет исключительно интересно.

 – Буду как всегда. А что за информация?

 – Узнаешь своевременно.

 – Алён, колись...

 – Всё, пока... Не могу больше разговаривать, на меня уже все пялятся. Отключаюсь...

Через час Алёна, прискакавшая всего на несколько минут после него, утопала в уютных глубинах огромного фамильного кресла с потертыми подлокотниками.

Эпитет «фамильное» был придуман для оправдания потертости и, соответственно, запрета на ликвидацию. Максимов же чувствовал себя вполне уютно, расположившись у подножия этого ископаемого.

 – Ты знаешь мою Вику, Алик? – начала девушка с легким замиранием от предвкушения сенсационности «материала».

 – Это пегая такая? Знаю, – не поддаваясь на провокацию, лениво ответил он.

 – Она давно не пегая, и потом, это ее собачье дело... Извини, я имею в виду – не твое дело, – категорически отстояла Алёна женское право на выбор масти.

 – Угу... это у вас быстро, – покорно согласился Максимов.

 – Что быстро?

 – Смена колера. Как в покере. Ну, хорошо, помню я ее, лесбиянка, – не сдавался Максимов.

 – С чего ты взял? – возмутилась Алёна, но вопрос ее прозвучал как полусогласие.

 – Алён, не смеши. Любой мужик в половозрелом возрасте способен отличить женщину от мужчины, какое бы обличье они ни принимали. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я в каком-то смысле достиг такого возраста. Можешь не отвечать – это не вопрос, а утверждение. Что же касается твоей подруги...

 – Она мне не подруга – ты прекрасно знаешь. Так, знакомая.

 – Ладно! Что же касается твоей так-знакомой, то мне показалось, что ты не слишком горячо оспариваешь мое мнение. Думаю, причина в том, милая, что ты с ним согласна.

 – Ха!

 – Что ха? Нечего возразить?

 – Ха – это значит, х-ха; То есть, ты не прав.

 – Я борец за истину, – оправдался Максимов. – Выкладывай, что там у тебя с твоей Викой?

 – Перебивать будешь?

 – Не буду.

 – Хорошо, слушай…