XXIX.

Взгляните на эти блдные жемчуга, на эти рубины, красные какъ кровь; это дань, которую прислали мн ихъ оскорбленныя причуды. Въ этомъ символ волненій, причиняемыхъ имъ мною иногда, ихъ боязливость изображалась этой синеватой близной, а ихъ смущеніе этими малиновыми переливами цвтовъ, — таковъ быль результатъ страха и нжной стыдливости, которыя, находясь въ ихъ сердц, боролись на ихъ лиц.

XXX.

Постойте, взгляните на эти драгоцнности, гд пряди волосъ любовно переплетены золотою нитью; я ихъ получилъ отъ нсколькихъ красавицъ, которыя со слезами умоляли меня удостоить принять ихъ, — вс он украшены камнями, рдкость которыхъ, цнность и достоинства были изложены въ глубокомысленныхъ сонетахъ.

XXXI.

Въ нихъ расхваливалась красота и твердость алмаза и дйствіе его невидимыхъ качествъ; расхваливался темно-зеленый изумрудъ, свжесть цвта котораго помогаетъ ослабвшему зрнію глазъ; небесно-голубой сапфиръ и опалъ, съ его тысячью смшанныхъ оттнковъ; словомъ въ остроумномъ объясненіи эмблемъ каждый камень превращался въ улыбку или въ слезу.

XXXII.

И что-же! Сама природа не хочетъ, чтобы я продалъ ихъ, эти трофеи горячихъ привязанностей, — знаки столькихъ задумчивыхъ и умоляющихъ желаній; она хочетъ, чтобы я сложилъ ихъ тамъ, гд долженъ самъ преклониться передъ вами, исходною и конечною точкою моихъ странствованій. Я приношу ихъ вамъ, какъ должныя вамъ жертвы; они даны въ мой храмъ, а вы мой повелитель.

XXXIII.

О! дайте вашу руку, эту руку неописанной красоты, близну которой нельзя оцнить и свсить даже на воздушныхъ всахъ хвалы. Возьмите, чтобы распоряжаться ими по своему желанію, эти символическія подношенія, которыя дали мн столько вздыхающихъ сердецъ; все, что зависитъ отъ меня, вашего слуги, повинуется и подчиняется вамъ; и вс эти отдльныя привязанности соединяются въ васъ.

XXXIV.

Постойте! этотъ символическій подарокъ былъ присланъ мн монахиней, святой сестрой самой безупречной репутаціи, которая удалилась отъ благородныхъ любезностей двора; но несравненныя прелести которой сводили съума цвтущую молодость. Ея милости добивались лица самаго высшаго происхожденія, но она держала ихъ на холодномъ разстояніи отъ себя и ушла изъ міра, чтобы провести жизнь въ вчной любви.

XXXV.

Но, моя возлюбленная, что за заслуга въ томъ, если ты откажешься отъ того, чего нтъ, и управляешь тмъ, что не сопротивляется? Что за толкъ замуровать сердце, не получившее никакихъ впечатлній, и съ веселымъ терпніемъ переносить узы, которыя не стсняютъ? Та, которой подобнымъ образомъ удастся сохранить свою честь, избгла бгствомъ шрамовъ сраженія и побждаетъ оттого, что отсутствуетъ, а не оттого, что дйствительно сильна.

XXXVI.

О, простите меня, но я говорю только правду, не выдумывая ничего изъ хвастовства: случай, который привелъ меня къ ней, тотчасъ же истощилъ ея силы, и тогда она захотла улетть изъ монастырской клтки: прежде любовь къ Богу закрыла глаза совсти; она хотла запереться, чтобы не соблазняться, а теперь она захотла испытать все, она желала свободы.

ХХXVIІ.

Что за сила заключена въ васъ! о, позвольте мн сказать это вамъ! Разбитыя сердца, принадлежавшія мн, опорожняли свои фонтаны въ мой источникъ, а я ихъ сливаю вс въ вашъ океанъ. Такъ какъ я владлъ ими, а вы владете мною, то я долженъ для вашего торжества сгустить вс эти слезы въ одинъ любовный напитокъ, который излечилъ бы васъ отъ вашей холодности.

XXXVIII.

Мои достоинства сумли плнить святую монахиню. Она была воспитана и вырощена въ полномъ благочестіи и все таки позволила побдить себя одними глазами, едва они начали осуждать ее. Прощайте тогда вс клятвы и общанія! всесильная любовь! для тебя не существуетъ ни клятвы, ни мста, ни пространства, ни затрудненія, ни границы; ты все, даже то, что не принадлежитъ теб — твоя собственность.

XXXIX.

Когда ты насъ преслдуешь, что значатъ тогда уроки вковой опытности? Когда ты насъ воспламеняешь, какъ холодно и вяло сопротивляются тогда затрудненія въ вид богатства, сыновняго уваженія, закона, семейства, общественнаго мннія! Любовь съ полнымъ спокойствіемъ возстаетъ противъ правилъ, разума, чести, и не смотря на страхи, причиняемые ею, услащаетъ горесть всхъ насилій, всхъ ударовъ судьбы и всхъ безпокойствъ.

XL.

И вотъ вс сердца, которыя зависятъ отъ моего сердца, чувствуя, что оно готово разбиться, истекаютъ отъ боли кровью и заклинаютъ васъ, умоляя тяжелыми вздохами, убрать ту батарею, которую вы направили противъ меня, благосклонно обратить свое ухо къ моимъ нжнымъ предложеніямъ и съ довріемъ принять ненарушимыя клятвы, которыя предлагаетъ и готова дать вамъ моя честь.

XLI.

Сказавъ это, онъ опустилъ свои влажные глаза, которые были до того времени прикованы къ моему лицу. Цлая рка слезъ, вытекая изъ нихъ какъ изъ источника, быстро лилась горькими каплями до его щекамъ. О! сколько прелести получилъ ручей отъ этого своего ложа, которое въ свою очередь получило какъ-бы новый блескъ подъ жидкимъ кристаломъ, который покрывалъ его!

XLII.

О мой отецъ, сколько адскаго колдовства въ узкомъ пространств одной единственной слезы! Когда глаза полны слезъ, чье каменное сердце останется сухимъ? Чья грудь настолько холодна, что не разогрется? И какихъ взаимно противорчущихъ результатовъ достигаютъ слезы! Пылающая страсть и холодная невинность теряютъ въ нихъ, одна свой пылъ, другая свой холодъ.

XLIII.

И въ самомъ дл! его волненіе, которое было только ремесленною хитростью, тотчасъ-же заставило мой разумъ расплыться въ слезахъ. И тогда я скинула съ себя бдую ризу невинности, я бросила всякую цломудренную осторожность и придирчивое приличіе и показала ему себя такъ-же, какъ онъ показалъ мн себя; я растаяла въ свою очередь; но между нами была та разница, что онъ влилъ въ меня ядъ, я-же влила въ его сердце елей.

XLIV.

Онъ прибгалъ для своихъ продлокъ ко множеству уловокъ, которымъ онъ придавалъ самыя странныя формы: пылающая красота лица, потоки слезъ, блдность умирающаго — вотъ нкоторыя изъ нихъ. Онъ могъ принимать и перемнять всевозможныя выраженія лица и былъ въ состояніи, по желанію, краснть отъ обидныхъ предложеній, плакать отъ горя или блднть и падать въ обморокъ съ трагическимъ выраженіемъ лица.