В кварталах дальних и печальных
вернуться

Рыжий Борис Борисович
Шрифт:

«Ночь, скамеечка и вино…»

Ночь, скамеечка и вино, дребезжащий фонарь-кретин. Расставаться хотели, но так и шли вдоль сырых витрин. И сентябрьских ценитель драм, соглядатай чужих измен сквозь стекло улыбался нам нежно — английский манекен. Вот и все, это добрый знак или злой — все одно, дружок. Кто еще улыбнется так двум преступно влюбленным — Бог или дьявол? — осенним двум, под дождем, в городке пустом. Ты запомни его костюм — я хочу умереть в таком. 1995, август

Ив анов

…ах, Ивановские строки. Будто мы идем по саду — ты стоишь на солнцепеке, я, подруга, в тень присяду. …эти краски, эти розы — лучше нету, дорогая. Но скажи, откуда слезы и откуда боль такая? Полон света и покоя сад весенний, что случилось? Почему я плачу? Что я? Милый друг, скажи на милость. …Это бабочка ночная — словно бритвой — неумело с алой розы улетая, сердце крылышком задела. 1995, август

Одним мурлыканьем

1.

Стихи осенние — как водится — печально легли на сердце, мертвые листы. Ты, речь родимая, прощальна — как жизнь любая, драгоценна ты.

2.

А мы-то, глупые, тебя ни в грош не ставим — болтает радио, романы в сто страниц. Давай ошибочку исправим, мой нежный друг, смахнув слезу с ресниц.

3.

Одним мурлыканьем растягивая строчки, сжимая их мурлыканьем одним, стихотворение до точки мы доведем, а там — поговорим.

4.

Мол, драгоценная, затем ты в человеке, чтоб — руку жаркую в холодной сжав горсти — с трудом приподнимая веки, шептать одно осеннее «прости». 1995, сентябрь 22

Петербург

…Фонари — чья рука их сорвет, как цветы? …Только эта река, только эти мосты. …Только эти дома, только эти дворцы, где на крышах с ума посходили слепцы. …Это, скинув кафтан, словно бык, раздувал ноздри Петр, да туман как каменья тесал. Это ты, Ленинград, это ты, Петербург, — рай мой призрачный, ад, лабиринт моих мук. Дай я камнем замру — на века, на века. Дай стоять на ветру и смотреть в облака. Можешь душу забрать, что трепещет любя. …Дай с дождями рыдать на плече у тебя. 1995, сентябрь, Санкт-Петербург

За чугунной решеткой

Под руинами неба, в доме снега и ветра — у безлукого Феба так печальна Эвтерпа. Нет ни жаркого грека, ни красивого моря. Грудь ее — цвета снега, взор ее — цвета горя. За чугунной решеткой листья падают ало. То бесстыжей, то кроткой ты ночами бывала. Чужеземка нагая, что глядишь, холодея? Как согреть — я не знаю. Я помочь не сумею. Сам потаскан, издержан, чем тебя я прикрою? По-осеннему нежен, я любуюсь тобою. Но представлю охотно: с детским личиком чистым, то в штормовке болотной, то в телаге землистой. 1995, сентябрь

«Штукатурка отпала…»

Штукатурка отпала и обрушился свод. Белый ангел войдет, сложит крылья устало. Так угрюм, так печален довоенный ампир — милый друг, этот мир слишком монументален. …Шелестели б, дышали, как минуты и дни. В старом парке одни мы с тобою гуляли. …И дрожали ресницы словно веточки ив. И хрустальный мотив мог упасть и разбиться. «Чуть печальней, чем прежде дождик слезы прольет — в эту арку войдет ангел в лунной одежде». 1995, сентябрь

Художник и розы

Л. Луговых [22]

Так прозрачен намек: здесь цветы превратились в слонов — эти розы на этом холсте обернулись слонами. Это детский букет незатейливых ласковых снов. Это — в вазе, в петлице, на сердце, в бутылке, в стакане. Это — в Грузию ехать, такие и там не собрать. Это — ветер июля, ресницы колышащий плавно. Это то, милый друг, что — о как бы точнее сказать — так в слезе искажается мир, а цветок — и подавно. 1995, сентябрь

22

Леонид Луговых — екатеринбургский художник и поэт (в последнее время стал известен как автор проекта «Временные памятники героям интернета»).