В кварталах дальних и печальных
вернуться

Рыжий Борис Борисович
Шрифт:

На смерть поэта

Дивным светом иных светил озаренный, гляжу во мрак. Знаешь, как я тебя любил, заучил твои строки как. …У барыги зеленый том на последние покупал — бедный мальчик, в углу своем сам себе наизусть читал. Так прощай навсегда, старик, говорю, навсегда прощай. Белый ангел к тебе приник, ибо он существует, Рай. Мне теперь не семнадцать лет, и ослаб мой ребячий пыл. Так шепчу через сотни лет: «Знаешь, как я тебя любил». Но представить тебя, уволь, в том краю облаков, стекла, где безумная гаснет боль и растут на спине крыла. 1996, январь

Два ангела

…Мне нравятся детские сказки, фонарики, горки, салазки, значки, золотинки, хлопушки, баранки, конфеты, игрушки, …больные ангиной недели чтоб кто-то сидел на постели и не отпускал мою руку — навеки — на адскую муку. 1996, январь

Воспоминание

И ласточки летают высоко.

А.Т. [26]

…просто так, не к дню рожденья, ни за что мне купила мама зимнее пальто в клетку серую, с нашивкою «СОВШВЕЙ» — даже лучше чем у многих у друзей. Ах ты, милое, красивое, до пят. «Мама, папа, посмотрите, как солдат, мне ремень еще такой бы да ружье вот такое, вот такое, да еще…» …В эту зиму было холодно, темно, страшно, ветрено, бесчеловечно, но сын, родившийся под Красною звездой, — я укутан был Великою страной. 1996, январь

26

А.Т. — Арсений Александрович Тарковский (1907–1989). Эпиграф — строка из стихотворения «Еще в ушах стоит и звон, и гром…».

Новое ретро

О нет, я не молчу, когда молчит народ, я слышу ангельские стоны, Я вижу, Боже мой, на бойню — словно скот — сынов увозят эшелоны. Зачем они? Куда? И что у них в руках? И в душах что? И кто в ответе? Я верую в добро, но вижу только страх и боль на белом свете. И кто в ответе? Тот уральский истукан? С него и Суд не спросит Страшный — не правда ли смешно, вдруг в ад пойдёт баран, к тому ж и шерстию неважный. Россия, Боже мой, к чему её трава, зачем нужны её берёзы? Зачем такая ширь? О, бедные слова, неиссякаемые слёзы. Ты хочешь крови? Что ж, убей таких, как я, пускай земля побагровеет. …Господь, но пусть глупцов великая семья живёт — умнеет и добреет. 1996, январь

Mike Tyson

О, черный бокс! О, мышцы, шприцы! …На ринге бог с лицом убийцы. О, пот и пар! О, искры, брызги! …Лишь то удар, что стоит жизни. Что режет бровь и рушит крепость. Моя любовь — твоя свирепость. О, костный хруст! О, ребра, плечи! …Пусть кровь из уст — заместо речи — сердца зальет… В конечном счете так стих живет, — и вы живете. 1996, январь

Нежная сказка для Ирины

1.

…мы с тобою пойдем туда, где над лесом горит звезда. …мы построим уютный дом, будет сказочно в доме том. Да оставим открытой дверь, чтоб заглядывал всякий зверь есть наш хлеб. И лакая квас, говорил: «Хорошо у вас».

2.

…мы с тобою пойдем-пойдем, только сердце с собой возьмем. …мы возьмем только нашу речь, чтобы слово «люблю» беречь. Что ж еще нам с собою взять? Надо валенки поискать — как бы их не поела моль. Что оставим? Печаль и боль.

3.

Будет крохотным домик, да, чтоб вместилась любовь туда. Чтоб смогли мы его вдвоем человечьим согреть теплом. А в окошечко сотню лет будет литься небесный свет — освещать мои книги и голубые глаза твои.

4.

Всякий день, ровно в три часа, молока принесет коза. Да, в невинной крови промок, волк ягненочка на порог принесет — одинок я, стар — и оставит его нам в дар, в знак того, что он любит нас, — ровно в два или, скажем, в час.

5.

…а когда мы с тобой умрем, старый волк забредет в наш дом, хлынут слезы из синих глаз, снимет шкуру, укроет нас. Будет нас на руках носить да по-волчьему петь-бубнить: «Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Бу-бу…» — в кровь клыком раскусив губу. 1996, январь

Postquam (после того как)