— Вы правы, я и в самом деле не очень-то смотрю по сторонам. И знаете, почему я купил этот старый драндулет? Даже если и попаду в заварушку, то не пострадаю. «Роллс-ройсы» сработаны добротно.

Я больше никогда не садился в машину с Гаем Бёрджессом и не знаю, что стало со старым оранжевым «роллс-ройсом».

Мы продолжали встречаться регулярно, но теперь уже, как и раньше, ходили пешком. Обычно назначали встречу поблизости от входа в метро, и никогда — в самом метро, где бывает слишком много народу. Я больше не задумывался, как Гай добирается до места встречи: наверное, он припарковывал своего «роллса» где-нибудь рядом.

Я всегда высоко ценил эффективную деятельность Гая, его твердость, силу убеждений, широкий кругозор, образованность и разнообразие интересов. Он мог отстоять свою точку зрения в споре с любым противником, приводящим самые логичные и убедительные доводы. Я начал понимать, почему у него так много знакомых, прямолинейных, ортодоксальных, элегантных и типичных англичан, которые стремятся к общению с ним, преклоняются перед его способностями и подпадают под его обаяние. Я полностью согласен с Энтони Блантом, который в 1979 году сказал репортеру «Санди Таймс»:

— О Бёрджессе сказано так много плохого, что считаю своим долгом повторить: он был не только одним из самых блестящих интеллектуалов, каких я когда-либо встречал, но и человеком огромного обаяния и энергии.

Я не переставал преклоняться перед Таем, но надеюсь, это не мешало мне скрупулезно выполнять свои обязанности офицера секретной службы. Отдавая должное его способностям и высоким качествам, я никогда не забывал ставить на первое место задачи МГБ и делал все от меня зависящее, чтобы Бёрджесс стал наиболее продуктивным агентом. Думаю, он понимал, что я почти ничего не скрывал от него, и со своей стороны ни разу не обманул меня. Впрочем мне всегда казалось, что он чего-то не договаривает.

Гай заинтриговал очень многих. Он знал, как держаться в английском обществе, когда ему это было нужно. А когда наталкивался на сопротивление или встречал людей, не согласных с ним, то они становились для него самыми ненавистными врагами. Все это составляло чрезвычайно сложную натуру Бёрджесса.

Выражение его лица, обычно холодное, казалось даже презрительным. Черты лица слегка загрубели от алкоголя. Гай начал пить давно, и у него случались тяжелые, затяжные запои. Но, как ни странно, я никогда не видел его пьяным — ни в лондонский период, ни позднее, на протяжении всей моей связи с ним.

Бёрджесс всегда ставил перед собой определенную цель, он вовсе не был романтиком. Я часто слышал от него слова, очевидно, заимствованные из Библии: «Зло можно покорить только силой».

Бёрджесс говорил всегда четко и понятно, но мысли, скрывавшиеся за ними, блестели и переливались как ртуть, легко переключаясь с одного предмета на другой. Если Гай замечал, что вы не поняли его, то возвращался к началу, повторял сказанное, добавлял одну-две детали, и становилось все ясно. У него было богатое воображение.

Как агент, Бёрджесс снабжал нас многочисленными документами. Он сам классифицировал их по степени важности и часто составлял краткие аннотации, избавляя нас от утомительного анализа. Трудно даже себе представить объем информации, содержавшейся в дипломатических мешках Его Королевского Величества и в переписке между министерством обороны и другими министерствами английского правительства. К этому нужно еще прибавить устную информацию, которую Бёрджесс собирал во время своих бесед с политическими деятелями и офицерами секретных служб. И она часто оказывалась более интересной и важной, чем бюрократические бумаги из гражданских учреждений.

Как обычно, Центр очень интересовали англо-американские отношения и особенно те трудности, которые могли возникнуть между Англией и Соединенными Штатами. Малейшее неудовольствие политиков обеих стран представляло большой интерес, ибо позволяло Кремлю отыскать какой-нибудь способ вызвать ссору между партнерами.

Однажды в Москве узнали, что англичане и американцы спорят по какому-то вопросу, который, как мне говорил Гай, не имел существенного значения. Он касался какой-то неясной проблемы, связанной с вкладом европейских стран в дело осуществления плана Маршалла. Мы уже подзабыли об этом, как вдруг лондонская резидентура получила с Лубянки указание достать как можно больше информации об этом предмете.

Я попросил Бёрджесса достать соответствующий материал.

— Я, конечно, могу это сделать, — сказал он, — но должен предупредить вас, что вы не поймете ни единого слова. Мы с американцами так запутали это дело, что даже сами уже ничего не понимаем. И никто не торопится прояснить проблему. Но если вы настаиваете, я принесу вам эту канцелярщину. Предупреждаю, ее наберется целый чемодан.

Как и все разведчики, я был жаден до информации.

— Беру ваш чемодан, и мы найдем способ, как эти документы использовать. Мне приказали выяснить все, что можно.