Информация, получаемая из министерства финансов, даже если она касалась атомной энергии, могла показаться на первый взгляд не столь интересной для нас. Какой толк мог быть в колонках цифр и в расходных ведомостях? Однако я выяснил, что в министерстве финансов Его Величества система отчетности довольно сильно отличалась от нашей в Советском Союзе. Ни один шиллинг не вылетал из государственной казны на ветер. Каждая статья расхода скрупулезно детализировалась. Когда мы получали документы по атомной энергии, то находили подробные описания каждой операции в графе против определенной цифры. Короче говоря, это означало, что мы получали подробный отчет о проделанной работе, о проведенных научных исследованиях и о закупленных материалах в связи с атомной программой Англии. А это нас очень интересовало.

Уже была назначена дата, и мы вот-вот должны были приступить к одной операции, как вдруг, без предупреждения, Кэрнкросса перевели в другой отдел. Это означало, что операцию следовало проводить в форсированном темпе. Мы не имели права рисковать и отказались от нее. Но разочарование наше оказалось недолгим. Кэрнкросса назначили в отдел, который занимался бюджетными делами оборонной индустрии и вооруженных сил, а также подсчетом будущих расходов на вооружение и исследовательские программы военного порядка. Таким образом, хотя наша совместная инициатива и потерпела неожиданную неудачу, я был уверен, что счастье улыбнется нам. И оказался прав: от Кэрнкросса непрерывным потоком начали поступать документы по всем аспектам финансирования британской армии, королевского флота и военно-воздушных сил, а также конкретные данные о военном бюджете Англии. Особенно интересным оказался подсчет экономических ресурсов на случай войны с Советским Союзом.

Ценность информации Кэрнкросса безмерно радовала меня. Теперь нам стало известно, сколько денег англичане отложили на создание танков и самолетов и сколько предназначили для проведения ядерных исследований. Все это представляло находку для наших военных.

Моя работа с Кэрнкроссом началась благоприятно, и урожай, какой мы вместе пожинали, получил высокую оценку нашего руководства. Коровин уверовал в меня и передал второго английского агента — Гая Бёрджесса, проходившего по делам МГБ как Пол Пауль. Основательно познакомившись с его досье по предыдущей работе в Москве, теперь, наконец, я должен был встретиться с ним лично.

Коровин снова пригласил меня к себе и в обычной менторской манере, которая мне уже порядком приелась, начал инструктаж. Бёрджесс, по его словам, — гораздо более трудный субъект, чем я думаю. За ним надо глядеть в оба. Я и без него это знал. Хотя Бёрджесс и обладал блестящим интеллектом, он мог повести себя как отъявленный хам, если ему придет в голову, что с ним обращаются без должного уважения. Я уверен, что Горскому («Генри») Бёрджесс оказался бы вполне по плечу, если бы он не был столь высокомерен и бюрократичен.

Что я знал о Бёрджессе? Это можно определить в нескольких словах: озорник, но феноменально блестящий по уму, готовый жизнь положить за дело мировой революции; очень надежный в трудных ситуациях; единственный в кембриджской группе, способный держать их всех вместе крепкими узами.

Я голову ломал, как найти к Бёрджессу нужный подход, и решил: буду держаться с ним по-дружески, не стану слишком давить на него и все же дам понять, что могу быть твердым, когда нужно.

Первый раз мы встретились осенью 1948 года. Было восемь вечера и уже начинало смеркаться. Место встречи — окраина Лондона. Погода в тот день стояла отличная, улицы просматривались на далеком расстоянии. Я стоял в ожидании на перекрестке. Точно в назначенное время увидел идущего навстречу Коровина с моим новым подопечным. Коровин представил нас друг другу и без лишних слов ушел. Он, конечно, рисковал, оставив свою машину где-то поблизости. Бёрджесс и я пошли вдоль дороги.

Выглядел он отлично: интересный мужчина в модной рубашке с накрахмаленным воротничком, излучающих блеск ботинках и в отличного покроя пальто. У него был вид чистокровного английского аристократа с непринужденными манерами и твердой поступью. В сгущающихся сумерках лица почти не было видно.

Я коротко рассказал о себе. Последовала пауза, после чего я заметил:

— Я — новичок в этом деле, а вы значительно опытнее меня. Надеюсь, вы поможете мне в работе.

Бёрджесс опять ничего не сказал, лишь быстрым жестом руки показал, что все понял и согласен. Я спросил, удобно ли ему будет встретиться со мной опять на следующей неделе в маленьком скверике, через который мы проходили как раз в это время. Он согласился, и мы распрощались.

На вторую встречу он опять явился без опоздания. Я увидел его издали, спокойно идущим между деревьями со свернутой в трубочку газетой под мышкой. Мы сразу принялись за дело. Я заверил его, что наши регулярные встречи будут проходить в условиях абсолютной безопасности. Бёрджесс отнесся к моим словам довольно равнодушно, заявив, что он стреляный воробей, и предложил встречаться в одном из своих излюбленных баров. И тут между нами возникло первое разногласие. Я сразу же сказал ему, что, входя в бар, чувствую себя так, будто на мне нет одежды. Он залился громким, откровенно звонким смехом, к которому я позднее уже успел привыкнуть. «Но у меня, — сказал он, — такая же аллергия к пригородам, как у вас — к барам». Его положительно не устраивала перспектива удаляться от центра Лондона.

— Гай, — сказал я ему тогда, — я против свиданий в барах не только потому, что они мне не по душе. Встречаться в барах — это значит пренебрегать самыми элементарными правилами безопасности. Если вам не нравятся мои слова, сообщите об этом моему начальству. Но я не стану, как мой предшественник, встречаться с вами в Сохо [29] .

Сохо с его ресторанами, ночными клубами и толчеей на улицах, всегда находился под усиленным наблюдением полиции. Именно здесь Гай Бёрджесс обделывал дела со своими приятелями-гомосексуалистами. Он настаивал на своем из принципа, а скорее всего хотел посмотреть, смогу ли я ему противоречить, не вызвав при этом неприязненных чувств к себе.