В массовке раздался неодобрительный гул.

– Продают! – выкрикнул Антонов, вложив в это слово весь свой сарказм и презрение и метнув грозный взгляд на Градова.

«А вдруг она дебаты не смотрит, – подумал Юрий. – Вдруг она принципиально не смотрит программы, в которых участвую я?!»

От такой мысли ухнуло сердце и пересохло во рту. И вообще, с чего он взял, что, если станет мэром, – да хоть нобелевским лауреатом! – она постучит в его дверь промокшая, озябшая, с распущенными волосами?..

– Папа! – Марина вцепилась в руку отца. – Пап, ну что же Юра молчит?

Геннадий Валерьевич хмыкнул и прикурил «беломорину». Не нравился ему Юрка. Вялый какой-то.

Еще немного – и этот Антонов «уроет» его, оттянув на себя большинство избирателей. Он взял пульт и прибавил звук. И мысленно подстегнул Градова, о котором давно почему-то думал как о зяте: «Ну, Юрка, давай!»

Если бы вместо дебатов показывали футбол, он без стеснения закричал бы: «Обходи его!»

– Вы же прекрасно знаете, кому и для чего выделяют эту землю, – скованно сказал Градов. – Здесь будет новый детский дом. Трудоспособные взрослые могут позаботиться о себе, а дети-сироты – нет!

– Хорошо иметь московского покровителя-инвестора! – поставленным «театральным» голосом вскричал Антонов. – И наобещать можно что угодно, лишь бы теплое место занять! А люди как были без зарплаты, так и останутся!

Его пафос поддержали жидкие аплодисменты и крики «Верно!».

Марина опять схватила отца за руку.

– Папа, что же это делается?! Он не прав!

– Зато трещит как сорока, – проворчал Геннадий Валерьевич. – И пируэты, вишь, какие по сцене пишет… Эх, надо было Юрке бальными танцами перед выборами заниматься…

Тем временем на экране запойного вида мужик проорал:

– Правильно говорит Антонов! Что мне сироты?! О моих детях кто позаботится?!

– Да обходи ты его! – не выдержав, крикнул отец.

Но Градов вдруг отложил микрофон и ушел со сцены.

– Э-эх! – с досадой махнул рукой Геннадий Валерьевич, в сердцах затушил «беломорину» в старой мраморной пепельнице. – Пропал наш Юрка!

Марина встала и ушла, ничего не сказав.

А ведь могла бы вдохновлять парня на подвиги, с горечью подумал Геннадий Валерьевич. Один ее ласковый взгляд – и Юрка этого «радетеля народных чаяний» двумя словами уложил бы на лопатки!

Надя, собирая в сумку Ольгины вещи, обнаружила в шкафу картину – робкий, едва занимающийся рассвет.

Картина была написана маслом и отличалась от всех Ольгиных работ трогательной незавершенностью – словно художник торопился или боялся чего-то.

Впрочем, Надя точно знала – боялся. Ольга полтора года не рисовала. Столько же, сколько она убивалась по Димке.

Надя повесила картину на стену – прикрепила кнопкой с вызывающей оранжевой шляпкой. А чего красоту в шкафу зарывать? Пусть интерьер украшает. И напоминает – не способна никакая Оксана поставить крест на твоем таланте.

Только смерть может поставить точку. Только смерть. На таланте, любви и мечтах…

Ее мысли прервала Машка. Она подбежала, дернула Надю за руку и позвала:

– Теть Надь!

– Что, Машунь? Мама приехала?

– Нет. Компьютер сломался, – трагически сообщила Маша.

– Вирусов нахватали? – всполошилась Надежда. Она взяла Машу за руку и повела в детскую. – Пойдем, посмотрим!

Она ничего не понимала в вирусах, но не проявить к проблеме внимания не могла. Посмотрит и скажет – мастера позовем!

Ей бы обратить внимание на шкодное Машкино лицо, но она все еще была погружена в свои мысли.

Она зашла в детскую, деловито проверила вилку в розетке, поправила коврик под мышкой и уставилась в темный экран.

– Так… И что с этой железякой делать?

Наверное, надо было как-то по-другому спросить, потому что Костик и Маша переглянулись, а Дим Димыч так вообще прыснул.

Разозлившись на себя за то, что проявила такую некомпетентность, Надя резко нажала «enter». Экран вспыхнул, и с него, выпучив глаза, дал автоматную очередь зеленый чешуйчатый монстр.

Надя завизжала и отскочила, сбив стул. Дети захохотали. Повизгивая от смеха, Дим Димыч упал на кровать и уткнулся в подушку. Костик и Маша бросились убегать. Надя помчалась за ними.

– Как не стыдно! – весело закричала она. – Ну, я вам задам! Чуть инфаркт меня не хватил!

Хохот затих в прихожей. Когда Надя прибежала туда – ни Кости, ни Машки не было.

– Ну и ладно! Значит, чай с тортиком я буду пить одна! – громко сказала Надя, уходя на кухню.

В шкафу, за спиной, послышались возбужденный шепот и возня, потом скрипнула дверца, и жалобный Машкин голосок произнес: