— Почему вы тайком уехали, если все так?

— Он у себя дома. А я кто? Боялся разборки со всей семьей. Мне этот переезд дался кровью. Потому, не остался в городе, где полно грузин. Они за Ираклия могли свести со мною счеты.

— Наши поселковые грузины заходили к вам?

— Да! Они больше всех помогли нам. Но об Ираклии ничего не знают.

— Вы им не говорили! А знают или нет, это еще вопрос! — сомневался Илья Иваныч.

— Да и не обязательно Ираклию самому поджигать вас! Он мог сделать заказ своим. И тут не угадаешь, кто именно вас поджег! — вставил Яшка.

— С нашими местными грузинами у вас не было ссор? — спросил Илья Иваныч.

— Никогда не было! А что нам делить? Тут я у себя дома и никого не боялся.

— У меня была ссора с Нодарием! — подала голос Светлана.

— Он работает барменом в ресторане своего отца. Я зашла попить кофе. Народу не было. Нодарий вышел из-за стойки, подсел и стал клеиться. Я его осекла. Отказалась встретиться с ним вечером и назвала козлом. Он ударил меня по лицу и сказал, что буду скручена в бараний рог. Вот тут у меня сорвалось, и я послала его. Не могла сдержаться. И обозвала Нодария очень грязно. Он ответил, что обо всем пожалею.

— Когда это было?

— С неделю назад...

— Скажите, Светлана, у вас есть парень, с каким встречаетесь? — покраснел Яшка.

— Нет. Мне предлагали встречи, я отказала. Пока никто не нравится.

— Как думаете, Нодарий поджег?

— Конечно он! — ответила уверенно.

— Почему ты мне ничего не сказала? — повернулся к дочери Антон.

— Боялась. Ты мне не простил бы! Сказал бы, что надо уйти тихо. Но почему должна молчать им здесь, у себя дома, где они позволяют хамство? Пора их научить уважать нас и считаться со всеми! Я ему не подстилка и не дешевка! Я тоже съездила ему по морде, перед тем как уйти, и выскочила в двери. Нодарий что-то кричал мне вслед. Но я уже не слышала.

— Ты знаешь, где он живет?

— Конечно,—откликнулась охотно.

Нодарий не удивился, увидев сотрудников милиции. Он понял, его уводят из дома надолго. И не ошибся...

А через два месяца семья Черновых вселилась в коттедж Цуладзе, отчужденный судом в пользу погорельцев.

— А ведь тот Ираклий, о каком говорил Чернов, давно мертв и никак не мог быть поджигателем. Пришел ответ на запрос. Убили его в горах свои же родственники. Уж не знаю за что, но не без причины. Там у них честь мужчины дороже жизни. О том много раз слышал. Так что наш Чернов может спокойно жить со своей семьей. Коттедж никто не подожжет, он каменный. Да и мстить стало некому...

— Ошибаешься, Яшка! Для вражды и разборок всегда сыщется повод. А тут сына посадили на громадный срок. Коттеджей много можно построить за эти годы. А вот сын один. Хорошо, если вернется с зоны живым и здоровым, но, сам знаешь, случается всякое,— прищурился Илья Иванович.

— Этот Нодарий банальный отморозок! Я не знаю, на что рассчитывал?

— На то, что все сгорят, и никто не уцелеет. Благо, смогли выскочить, успели все. Но заметь, со всех четырех сторон облили бензином и подожгли, да еще среди ночи, когда все спали. Расчет был верный, но не оправдался. Вот и попал их отморозок на зону. Там его через колено всем бараком выправят. Отца, конечно, жаль.

— Сколько же он предлагал тебе, чтобы не передавал дело в суд?

— Много! Но я его убеждал, что передачки сыну пригодятся. Он даже к судье подкатывал. На колени падал перед нею. Но ты же знаешь Маргариту Пономареву. Ни баба, скала! Пригрозила и этого взять под стражу за предложенную взятку.

Ох, как он от нее чесанул. Понял, паленым запахло. А она такое запросто устроила б! — улыбался Илья Иванович.

— Скажи, а почему Светка Чернова не сказала отцу о ссоре с Нодарием?

— Им слишком много довелось пережить в Грузии. Они не хотят о том ни говорить, ни вспоминать. У них уже выработался рефлекс покорности и долготерпения, присущий всем русакам, пожившим на чужбине. Они были вынуждены приспосабливаться ко всему, зачастую забывая о собственном достоинстве и имени. Антону до смерти не избавиться от этого. Зато молодые сторицей свое возьмут. Им есть чем гордиться и высоко держать голову. Отец не понял бы дочь. Нам с тобой объяснять не надо. Просто беженцы хотят скорее прижиться и стать коренными, своими жителями поселка. И это здорово!

— Сазонов доволен, что дело прошло в суде, вынесен обвинительный приговор. Уже не говорит про бездельников,— сказал Яшка.

— А помнишь, я нашел на пепелище канистру и зажигалку. Так вот на них оказались отпечатки пальцев Нодария. Приобщили их к делу, как вещественные доказательства.

— Он итак не отпирался от поджога. Сразу раскололся. Понятное дело, как к его семье в поселке относиться будут.

— Вчера с ним виделся. Собираются уехать туда, где будет отбывать наказание Нодарий. Переживает за сына. Но упустил его смалу. Теперь не выровнять горбатую душу.

— Кто знает, смотря куда попадет...

Яшка и Илья Иванович вскоре забыли о Черновых. Наладилась жизнь у людей. Забылись беды и неприятности. Беженцы вскоре привыкли к поселку.

Не оставляли неприятности только сотрудников милиции. Каждый день случалось что-то, выбивающее из колеи.

Вот и сегодняшний день начался со слез. Пришел мальчонка в милицию. Весь зареванный. Еще бы! Неделю назад купили ему щенка к дню рожденья. Настоящая немецкая овчарка. Мальчонка ее даже в койку на ночь брал. И вдруг, пропала собака. Всего-навсего вывел во двор выгулять. Щенок носился по двору угорело. Пробовал голос. И вдруг исчез, будто и не было его никогда, Для мальчишки эта пропажа целая трагедия. Он осмотрел все дворы и дома, подъезды, подвалы, но тщетно. Вот и пришел в милицию, надеясь на помощь, и угодил к Анискину. Тот от возмущенья побагровел: