— Тут главная причина — заявление нашего Советского правительства о бесчеловечном обращении с пленными. Но, конечно, и наши подпольщики в лагерях поработали здорово, — уточнил Ревякин.

Больше года лагерные тюремщики морили голодом военнопленных, изнуряли непосильным трудом. Каждую ночь грузовые машины вывозили трупы за город, где их сбрасывали в противотанковый ров. Тех, кто пытался протестовать, избивали, бросали в карцеры, расстреливали на глазах у товарищей. И все же волнения среди пленных не утихали. А с появлением подпольных листовок в лагерях возникли тайные патриотические группы, которые возглавил бывший работник горкома партии Николай Терещенко, по кличке в подполье Михайлов. Словом, атмосфера в концлагерях накалялась. Взрыв произошел неожиданно, и искрой, вызвавшей его, явилась подпольная газета, опубликовавшая заявление Советского правительства по поводу бесчеловечного обращения с военнопленными и последние известия с фронта. Все три концлагеря молнией облетела весть, что советские войска уже у ворот Крыма. Пополз слух, что следует ожидать высадки десантов. Военнопленные забурлили, и патриотические группы вынесли тайное решение: в этот день не работать.

— А ты Михайлова видел? — спросил Ваню Ревякин.

— На пристани. Он наказывал припасти гранат и продуктов: готовятся к побегу Смагло, Пустовалов и еще несколько матросов. Продовольствия им надо недельки на две.

— Наконец-то! — облегченно вздохнул Александр.

На беглецов Ревякин возлагал большие надежды. Уже дважды он посылал проверенных людей с заданием пробраться за линию фронта и связаться с советским командованием. Люди уходили и бесследно исчезали. Теперь он решил сделать еще одну попытку. Матросов он полагал объединить с группой нелегальных, которым уже опасно было оставаться в городе, и отправить в лес к партизанам. Смагло же и Пустовалов через Сиваш должны были проникнуть в Северную Таврию и установить связь с командованием Четвертого Украинского фронта. Лида раздобыла у старосты на Корабельной стороне документы.

— А где мы достанем для них еды на полмесяца? — спросил Кузьма. — Для одного-двух мы бы от себя оторвали.

— Надо найти, — сказал Александр.

— Где? Выменять на толкучке? А на что? Штаны с себя загнать? У жителей насобирать? Сам знаешь, народ мрет с голоду. И окрест в деревнях не достанешь — все обобрали каратели.

— Надо найти! — жестко повторил Александр. — Без продуктов нельзя посылать людей на задание. Почему мы весной потерпели неудачу? Не хватило продовольствия. Имей мы запас, наверняка бы прорвались на восток к партизанам.

— Тогда остается одно: опять наведаться в дом Анненкова, — Кузьма вопрошающе посмотрел на Ваню. — Как думаешь?

Шестиэтажный дом, когда-то принадлежавший купцу-толстосуму, мрачной громадиной возвышался над территорией рынка. После фашистских штурмов от него остались лишь половина закопченной коробки да груды бетонных глыб. Но обширные подвалы сохранились, и теперь интенданты приспособили их под продовольственный склад. Ваня с Кузьмой хорошо знали там все ходы и выходы. После бегства из лагеря голод заставил их дважды пробраться в знакомые подвалы. Через канализационный люк они вынесли со склада в развалины кули с мукой и сахаром. Добытые продукты спасли тогда от голода многих товарищей в концлагере, куда носили передачи Петька с матерью. Однако пропажа была замечена, и охрана всех складов усилена.

— Ни к одному сейчас не подступишься! — сказал Ваня. — Сторожат так, будто склады золотом набиты.

«Почему обязательно на складах? Дались им эти склады», — подумал Костя и вдруг вспомнил, как зимой Саня с Мишей Шанько срезали пломбы на двух вагонах, стоявших в глухом тупике. В одном оказались шелковые парашюты, в другом — новогодние продовольственные подарки из Германии. Вагон с подарками был опустошен. А сколько раз на пристани при выгрузке какой-нибудь военнопленный разбивал ящик с сахаром или галетами. И то и другое мгновенно исчезало в карманах пленных. Да и сам-то он не раз, сговорившись с Колей и его отцом, «случайно» ронял ящик с консервами или просыпал куль с фасолью. Если бы не эти «случайности», вряд ли удалось бы ему приобрести шрифты для типографии. Почему бы и теперь не пошарить в вагонах, не устроить «утруску» грузов на пристани?

У Кости возникали смелые комбинации, одна замысловатее другой; лоб его наморщился, будто он решал в уме сложнейшие уравнения со многими неизвестными. Но «неизвестные» его не устраивали, и комбинации отпадали. Все должно быть построено на строгом, точном расчете.

— Ну, так что будем делать? — Взгляд Ревякина скользнул по лицам товарищей и остановился на Косте. — Вот где твоим ребятам надо бы показать свою смекалку и удаль. Тут уж и на риск можно пойти.

— За нами дело не станет, — хитро прищурился Костя.

— Рассуждает так, будто у нас свой продотряд. Вот отправится завтра и заготовит все, как у себя на огороде, — возразил Ваня.

— Угадал. Нам и нужно создать продотряд, — ответил Костя, не замечая иронии.

— Ты голову не морочь, а скажи прямо, где и как?

— Где? Опять же у фашистов! И заготавливать надо так, чтобы хватило для всего подполья.

— Ишь чего захотел! Подайте ему сразу все Черное море! Это уж ты, браток, того… баланду травишь, — Кузьма, смеясь, похлопал Костю по плечу.

— Чему тут смеяться? — вдруг вспыхнула Лида. — Разве он не прав? Нас, как тараканов, переморят. Вы поглядите на себя — на кого похожи? Кого ни возьми — цинга, дистрофия…

— Не волнуйся, милая, — ласково остановил жену Александр. — А вы, товарищи, дайте Косте досказать. Объясни все толком, — попросил связного Александр. — Ты говоришь, нужен продотряд?

— Да, нужен! Особенно теперь. Кто-то из нас постоянно должен заниматься снабжением. Давай мы за это и возьмемся.