Шрифт:
— Кто это «мы»?
— Ну, я, Коля с отцом, Саня, Миша Шанько и хорошо бы еще Кузьму нам — он помощник машиниста. А вас в это дело впутывать не стоит. Вы только поможете снести продукты на подводу, когда мы спикируем и сбросим их.
— Откуда сбросите? Куда? Выкладывай! — оживился заинтересованный Александр.
Костя рассказал, что надумал.
— Дело предлагаешь. Дело, — слушая, поощрял его Александр. — Задумано широко, с размахом, а? — и вопросительно смотрел на товарищей. — Слушай, Матрос, ты с ребятами и с Кузьмой все обмозгуй и действуйте не откладывая, — заключил Ревякин. — Только для успеха, по-моему, нужно, чтобы кто-нибудь один объединял ваши действия.
— Есть не откладывать! — отвечал Костя, невольно подтягиваясь. — Сейчас бегу к ребятам. И ты, Кузьма, приходи на Лагерную, к Кольке.
Он бросил торжествующий взгляд на Ваню и выбежал из хаты.
V
С раннего утра в Южной бухте шла выгрузка двух морских транспортов, прибывших с продовольствием из Констанцы. Триста военнопленных, сгибаясь под тяжестью кулей и ящиков, перетаскивали их из трюмов к вагонам. Бесконечная людская цепь под ястребиными взглядами конвоиров, жандармов и надсмотрщиков двигалась быстро, без задержек, словно заведенный механизм. А если кто и замедлял шаг, подскакивал жандарм Курц и кулаками подгонял отставшего.
Как и другие наемные грузчики, Костя и Коля стояли на укладке. Коля, пристроившись на подножке вагона, подхватывал груз, а Костя оттаскивал его в глубь вагона и укладывал. Колина рубашка на спине взмокла, волосы пристали к влажному лбу. Втолкнув в вагон ящик с сахаром, он выпрямился и рукавом стер с лица пот.
— Шнеллер! Шнеллер! — раздался позади голос надсмотрщика Карла Шульца.
Этот рыхлый баварец с маленькими юркими глазками сварлив и въедлив, все стоит над душой и все подгоняет: ни присесть, ни разогнуться. Зная, что слова Шульца адресованы ему, Коля сплюнул и, подхватив у подошедшего пленного груз, проворчал:
— Им, гадам, все скорей надо. Дыхнуть не дают.
Гонка с разгрузкой транспортов была вызвана боязнью воздушных налетов. Почти год, пока фронт держался на Северном Кавказе, фашисты чувствовали себя в Крыму спокойно, как в глубоком тылу: по ночам не затемняли окон, не гасили свет. И вдруг этой ночью над городом и рейдом взревели моторы советских бомбардировщиков. Среди развалин в ужасе метались в поисках убежищ фашистские чиновники, интенданты и полицаи. Паника до сих пор лихорадила фашистских тыловиков. Боясь новых налетов, портовая администрация спешила разгрузить транспорты и вытолкнуть их из бухты в море.
— Ты зря, Коль, бубнишь. Для нас такая спешка — лафа.
— Гляди, какой урожай, — Костя кивнул на ящики и кули, придвинутые им поближе к двери. — Скажи спасибо, что нам поручили эту работу.
Ассортимент, предназначенный для снабжения офицеров эсэсовской части, был отменный. Здесь было все, чем были богаты ограбленные фашистами средиземноморские страны.
Коля принял от одного из матросов ящик, оклеенный красивыми разноцветными этикетками. Глаз у него наметан: по виду, по ярлыкам и упаковке, а то и на ощупь он сразу определял содержимое. Но ящики в такой упаковке ему ни разу еще не попадались.
Оттащив ящик подальше от двери, Костя финкой поддел уголок его крышки.
— Это нам сгодится! Возьмем пробу, — шепнул он, пряча в кармане несколько плиток французского шоколада.
Отыскав за кулями с рисом припрятанный мешок, наполовину набитый пачками какао, печенья, сахара, лимонами, Костя добавил в него несколько плиток шоколада и спрятал «пробу» на прежнее место. Затем ударом ручки ножа пригнал на место крышку ящика и поставил его тоже поближе к двери..
Мешок с «пробой» имел особое назначение. Петька из случайно услышанного разговора Лиды с его теткой узнал, что Лида готовится стать матерью. Он не замедлил рассказать эту новость приятелям, и они, по предложению Кости, сообща решили преподнести Лиде подарок.
Людская цепь безостановочно двигалась, и Коля едва поспевал подхватывать кули и ящики. Ныла поясница, ноги дрожали, рубашка липла к телу.
И вдруг конвейер оборвался, подача грузов застопорилась. Оказалось, опять отстал тощий матросик Ишков с разодранной на плече тельняшкой. Под тяжестью большого ящика он едва волочил ноги.
Курц отвратительно выругался и замахнулся на Ишкова. Но Шульц удержал его руку, доказывая, что пленные в знак протеста против побоев станут опять «итальянить» и выгрузка пароходов сорвется, за что придется отвечать. Курц грозился написать на него донос, что он потакает «русским свиньям». Но все же на этот раз он уступил и не тронул Ишкова.
Вскоре все вагоны были погружены. Маневровая «кукушка» притащила на соседний путь порожняк и подошла к груженому составу, чтобы вытащить его на станцию.
Рабочие перешли на соседний путь, а Костя задержался и на трех вагонах, загруженных им и Колиным отцом, нарисовал мелом стрелы. Подрисовывая к последней стреле хвост с оперением, он напевал под нос куплеты, сложенные портовыми весельчаками и напечатанные в подпольной газете:
Эй ты, Ганс молодой, золоты погоны, Удирай скорей домой, пока есть вагоны. Эй, Фриц, солдат-блиц, куда топаешь? В Камышевскую придешь, пирог слопаешь.