– А она?

– Она реализовывалась. И бытие ей казалось изумительным и преисполненным всевозможными смыслами.

– А он?

– Он... Он почувствовал себя столичным перцем. Обзавелся знакомыми, и полезными, и так – для души.

– А она?

– А она росла. Её ценили. Ей платили. Она этого заслужила, заработала. И всё было хорошо. Она никому не завидовала и ни за чем не гналась.

– А он?

– А он заскучал... Заскучал откровенно. Однажды он начал смотреть на неё свысока. Он её не понимал.

– А она?

– А она понимала его. Она старалась. Она не обижалась. Прощала, жалела и надеялась.

– А он?

– А он стал невыносим. Он привык и зажрался. Его всё устраивало. Всё... Кроме неё.

– А она?

– Она ушла в работу. Ей было тошно. Но, она жила. Она привыкла просто жить. И верила и ждала.

– А он?

– Он превратился в упрёк. Он хотел всего и сразу, ничуть не меньше прежнего, но стал ленив и желчен.

– А она?

– А она старела. А она боялась остаться одна. А она дрожала за детей. И плакала...

– А он?

– А он уже давно перестал работать. А он уже давно начал попивать. А он забылся...

– А она?

– А она умоляла его остаться. А она хотела стареть вместе. А она была готова на всё.

– А он?

– А он был неумолим. Он хлопнул дверью и ушел, бросив всё и всех. Он больше так не смог.

– А она?

– Она жила. Она могла это делать. По своему, конечно, но всётаки...

– А он?

– А он вернулся в свой городок. Ужаснулся ему, себе, прожитой жизни и запил по-чёрному.

– А она?

– Она нет. У неё были дети. У неё была работа, положение... И всё это она заслужила, заработала.

– А он?

– А нет его больше...

ОЙ, ДА ХАРИТША!

***

День чудесный! Разгар лета. Воздух горяч и ароматен. По грунтовой дороге, между золотящейся налитыми колосьями колхозной нивой и глубоким оврагом, на дне которого сверкает небольшой зачуханый ставок с вонючей водой и изуродованными коровьими копытами берегами, несётся, блестя вымытыми спицами, шустрый велосипедик.

Это Харитоша – аккуратный почтальон, везёт из района в родную деревеньку, полную сумку всевозможных радостей.

Он выябуется. То руль бросит, то ноги задерёт, то на одну педальку станет. При этом он громко поёт свою любимую песенку, живенько помахивая ручками в такт.

Еду, еду, еду, еду. Еду - письма раздаю!

Не сходя с велосипеда, я с улыбкой всем пою;

Не скучайте! Получайте! Кто заждался, кто влюблён.

Письма нежные, родные, деловые, заказные,

Всем вручает Харитоша - аккуратный почтальон!

Блаблабла...

Он молод, здоров и по своему счастлив. Велосипедик катится под уклон, даруя своему хозяину редкостные моменты наслаждения ездой без осточертелого кручения педалей и прочих ацких и удрачающих моментов. И Харитоша – благодарный мальчик, полностью растворяется в скорости, упиваясь случаем.

Тяжёлая сумка трёт плечо своей засаленной лямкой, но это не мешает вытворять всевозможные кульбиты, ловкому, горланящему хлопчику...

Харитошу нашли пастухи, уже на закате пригнавшие деревенское стадо на водопой, к тому самому ставку с вонючей водой.

Аккуратный почтальон, покрытый сплошь синяками и ссадинами, лежал в совершенно неестественной позе, брошенной кое-как, гуттаперчевой куклы.

Безысходно раздувшийся живот, то и дело сотрясали меленькие конвульсии, и еле заметно шевелились обескровленные губы. Сиплое дыхание на миг прервалось, когда к тому, что совсем недавно было Харитошей, подбежали люди. Широко раскрытые глаза его застыли и последний выдох явил ошеломлённым пастухам, финальную точку стоящую, где-то там, на скрижалях, но озвученную здесь, тихо и доступно.

И казалось, что даже коровы притихли, когда в горячем, ароматном, воздухе летнего вечера, повисло еле слышное – «Довыябывался... Я... Братцы...»

РЫЦАРЬ МОЙ

***

О, где ты рыцарь мой! В сверкающем доспехе, на коне, с торчащим к верху гульфиком, с душою мироточащей и храбрым сердцем! О, где ты долгожданный миннезингер, слагающий фабльо, сирвенты, пастурели и приносящий в жертву всё на свете, возлюбленное имя воспевая!