Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы
вернуться

Ширман Григорий Яковлевич
Шрифт:

"Рифма редкая, за косы..."

Рифма редкая, за косы Я тебя приволоку, Чтобы звон свежеголосый Ты влила в мою строку. Будь моей подругой близкой, Ребра строк моих точи, Чтоб в веках – как обелиски, Чтоб в мгновеньях – как лучи. Сердце в пепел, но из пепла Птицей вспыхивает вновь, Чтоб в огне росла и крепла Металлическая кровь. Каждой жилки коридорчик Полон красною толпой. Кровь бунтует, трупы корчит, А живые скрылись... Пой...

"Как жаль, над вами я не ник..."

Как жаль, над вами я не ник, Свинцовые страницы книг, И к чтенью, медленному чтенью, Страдаю с детства гордой ленью. Я разрезал не раз, не раз Янтарный том как плод преспелый, Но муза легкая мне пела И песнь бросала в пасти глаз. И нет, не я, она, она Своими тонкими руками Бумагу претворяла в камень, Ласкала лепестками сна. Зачем, зачем, – я каюсь ныне, – Я сердцем собственным был сыт? Ужели жаждущих в пустыне Слюна скупая утолит?

"Толпятся дни туманным роем..."

Толпятся дни туманным роем, Горит зари печальной флаг, И мы с безумным смехом строим Огромный светлый саркофаг. И голубые трупы бревен Веселым будим топором, Чтоб каждый угол свят и ровен Был в рыжем срубе гробовом. Он будет как закат огромен, Бои не вспыхнут из-за мест, И в тишине, как в древнем громе, Увидим тот же меч и крест.

"Колчаном чудным ополчу..."

Колчаном чудным ополчу Неумирающую душу, И легкий знак я дам лучу И купол бытия разрушу. И телеса нагих богинь Тысячелетней вспыхнут данью, И не «да будет» – крикну «сгинь» Бессмысленному мирозданью. Пусть мрак под властью колдовской Еще морозней и пустынней, Пусть вечная душа тоской Как черной красотой застынет.

"От двух Европ до трех Америк..."

От двух Европ до трех Америк Ты растянулся, сумрак мой. Лишь молния тебя измерит Позолоченною тесьмой. И продиктует гром сердитый Свой непрощающий закон, Чтоб вечным другом Афродиты Я в наказанье был рожден. Из пены времени, из камня Застывшей земляной волны, Среди морозного сверканья Настороженной вышины. И в коридорах узких улиц Ищу я вас, глаза без дна. У двери буду караулить, Откроет, может быть, она. Но тщетно, с каждым веком меньше И ниже, ниже гордый взгляд. Лишь восковые манекенши Из парикмахерских глядят. О, женщина живая, где ты? Не по тебе ль тоска веков? Желтеет мрамор, в прах одетый, Зовет нас темный твой альков.

"Я мрак вселенной опоясать..."

Я мрак вселенной опоясать Хочу орбитой роковой. Душа, как хищная неясыть, Не утоляет голод свой. И жестко, жестко оперенье Отягощенных тьмою строк. По круговой большой арене Меня ведет с улыбкой рок. И звезды прячутся и свищут, Лучами раздирая рты. О, где найти такую пищу, Чтоб крикнуть просто: хлеб мой, ты!

"На растерзание ребенку..."

Т.Ш.

На растерзание ребенку Я книгу мук своих отдам, Я зацелую ту ручонку, Что разорвет их пополам. Мой белый бархатный звереныш, Я от тебя не отойду, Пока глазенки не уронишь В моем ликующем саду. На солнце так блестит твой бархат, О, то не солнце, это я, Мой синий небосвод распахнут, И солнцем грудь видна моя. Малютка, на, бери скорее И на кусочки разорви, Мои лучи тебя согреют Теплом неслыханной любви.

"Я говорю с огромными ветрами..."

Я говорю с огромными ветрами, Волнующими звездные поля, И Джиокондой в золоченой раме Поет старинная душа моя. У пресмыкающихся полдесятка Белесых чувств, пять клавишей искусств. Душа лишь чует, как целует сладко Зазвездный вихрь ее багряный куст. И щупают слепцы льдяную раму И не горят улыбкой золотой, Как в паутине трещин темный мрамор Великолепной флорентинки той.