Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы
вернуться

Ширман Григорий Яковлевич
Шрифт:

"Печально здесь на пламенной земле..."

Печально здесь на пламенной земле, Сидят, как будды, дряхлые декхане, Клокочет плов в прокопченной лохани, И бледный хлеб тоскует на столе. Горбится брага в розовом стекле, То сердца колотящее дыханье. В пыли закат, трава благоуханней, И звезды в яшмовой струятся мгле. Отсель рукой достать до крыши мира, До тучами обросшего Памира, Внизу Калькутта, надо мной Ташкент, Азийская луна лучится хмуро, И воздухом опаловых легенд Полна душа на родине Тимура.

"От сложного движения земли..."

От сложного движения земли Исходит время шумное, земное, И дни жужжат в студеном тяжком зное И ночи в звездной верещат пыли. И годы мчатся слепо в паранойе, Народы волосатые прошли, И вновь плывут кривые корабли, И племя в них шевелится иное. Навалены столетья как помет За сытою планетой толстозадой, Но птицы-песни в нем находят мед И возятся с холодною отрадой, И пусть никто тех весен не поймет, В земное время влиты их рулады.

"Хореи быстрые как холодок..."

Хореи быстрые как холодок, Вы, ямбы темные, вы, анапесты, – Капризны вы, и сколько вас ни пестуй, Не обнажите вы глубинных строк. Как ночи ноября они отверсты И звездами шумят, их шум жесток, Падучего сияния поток Во мгле восток пророчит розоперстый. Я глупой музе косы расплету, Прекрасная как папироса флейта Музыкой дымной облечет мечту, Огонь мой вспыхнет собственный, не чей-то. Так в Торичеллиеву пустоту Летит блестящий стебель Фаренгейта.

"Галдят, галдят газетные листы..."

Галдят, галдят газетные листы, В Бомбее барабанят по обоям Чума и солнце, вторят им обоим Цейлона темнолицые порты. В Венеции старинные мосты Глядят подолгу в лоно голубое, Москва блаженствует, и пред убоем Кричат в Чикаго всех пород скоты. В Стамбуле сутолока, я, стамбулец, Люблю свой город с грязью узких улиц, Иду слагать трагический свой гимн В мощеный ад, как древние поэты, Ступаю по намереньям благим, Напыщенный огнем, но не согретый.

"Вы, длинные ресницы кротких дев..."

Вы, длинные ресницы кротких дев, Вы, зоркие друзья долины дальней, – Вы не ищите слез исповедальни В снегах вершин, где блещет мой напев. Над каждой гранью вдоволь прокорпев, Овалы глыб чтоб сделались овальней, Я сотворил уют опочивальни, Где сны рассказывают нараспев. Я пробую порой вина «Ирони», Улыбкой разбавляю мрак вороний, Наполнивший пространства и века. Наставницы не слушаются старшей, Которой имя «Трезвая рука», Живые строки, резвые бунтарши.

"И даже ты безмолвствуешь, сонет..."

И даже ты безмолвствуешь, сонет, Когда мои беспамятствуют строфы. В косматом ожиданьи катастрофы Встают пустые призраки планет. Я каменною шерстью их согрет, То вздыбливает зданья страх суровый, И мглу скребут железные покровы, Джазбандов-городов громоздкий бред. Земля стучится в бронзовое завтра, Коротким лбом машинным бьет в закат, Как била хоботом ихтиозавра Тысячелетия тому назад, Когда свирепо корчилась Европа В студеном ожидании потопа.

ВОЛЬТЕР

Тебе претил железный Прометей, Ты называл чудовищем Эсхила, Твоя душа земная поносила Божественные выдумки людей, И, лаврами венчанный чародей, Ты в пышной ложе улыбался хило, Когда толпа восторженно просила, Публичной ласки для твоих костей, Век пепла париков и оперетты, А не трагедии глухих годин, Из всех веков, быть может, ты один, Умел смеяться, пышностью согретый, Когда над серебром твоих седин Глумились королевские клевреты.

"С холодною душой в плаще крылатом..."

С холодною душой в плаще крылатом И мне бродить по чуждым городам И в строфы собирать улыбки дам И трепет плеч, горящих смуглым златом. Но я свободы дикой не продам, Пошлю привет лачугам и палатам, Какая б Ева пышно ни цвела там, Не я для ней послушливый Адам. Воздушная жена моя, камена, Ты ветрена как миг, твоя измена, Быть может, вечной верности милей. Поэт и ветр, их нет в земных законах, Поет мой плащ, в крылах его суконных Я певчий зверь невспаханных полей.