Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы
вернуться

Ширман Григорий Яковлевич
Шрифт:

"Звучат прозрачные колосья..."

Звучат прозрачные колосья Моих волнующихся строф Средь пустоты и безголосья В дыму и пепле катастроф. Мужчина-ветер, крепкий ветер Нашел в странице борозду, Цветут слова, звенят и светят, Похоже слово на звезду. О, зерна мира, вам спасибо За мудрый порох ваш седой, Строфой взорвались вы красиво Над сокровенной бороздой. Быть может, много, много зерен Ронять в страницы суждено, Пока не выдохнутся зори, И мир не упадет на дно.

"Я выглянул из глубины..."

Я выглянул из глубины Как населенный материк, Во мне леса расплетены, Там птичий смех и зверий крик. Шумит деревьями кругом Высокий папоротник там, Лучи танцуют босиком По кружевным его листам. И мудрая как смерть змея Струится тихо меж камней, У ней стальная чешуя, Глаза зеленые у ней. И где бессменная весна, Где пьяный пальмовый уют, Там диких мыслей племена Друг другу яд и стрелы шлют.

"Я знаю, будут эти годы..."

Я знаю, будут эти годы, Я буду жечь тебя везде, Твои коротенькие оды, Твои моления звезде. И как Некрасов, где ни встречу, Тебя я вырву из руки, Чтоб кинуть в огненную сечу Твои страницы-лепестки. И лишь безжалостные други Тебя на полках сохранят, Мой первый голос неупругий Им будет жечь глаза как яд. А я торжественный и строгий, Сегодня недовольный той Вчера лишь найденной дорогой, Взойду по лестнице крутой. Взойду туда, где так высоко, Что больше нет уже дорог, Где месяц как янтарный сокол На голубой охоте строк.

"Увянет столп огня туманного..."

Увянет столп огня туманного, И в ночь блестящую как миг Перепишу себя я наново И уничтожу черновик. Обыкновенной крепкой поступью Пойду к земному рубежу. Нектар властительный я просто пью, Так вопрошающим скажу. Я выгну выпуклее паруса Пустыню лунного чела, В пустынном сумраке состарюсь я, Но будет старость мне светла. И скажут, был таким напористым И мудростью теперь остер. Так не трещит, пресытясь хворостом, Согревший путника костер.

"Растет, растет железный ропот..."

Растет, растет железный ропот, Асфальт седой насквозь прогнил, И фокстротирует Европа, Качая женщин как огни. И революции боятся Берлин и Лондон, и Париж… Ланита римского паяца, Не ты ль пощечиной горишь? О ты, изрытый морем Запад, Ты держишь в скрюченных перстах, Как подагрическая лапа, Свое отчаянье и страх. А я у Азии-толстушки Снимаю комнату свою, Мне снится Африка, где Пушкин Бродил в торжественном краю. И древний хаос, хаос древний, Кому созвездья – кандалы, Я воспеваю всё напевней Средь надвигающейся мглы.

"Зазвените, строки золотые..."

Зазвените, строки золотые, Слово, птица вольная, не трусь, Облети ее с телег Батыя До кремневых башен, эту Русь. Помолись крутым тягучим карком Над коньками кукольных царей, В ледяном их доме, злом и жарком, Самоваром песню разогрей. Пусть та песня говорит как ветер, Ведра удали вскипают пусть… Ни в одной стране на белом свете Так на радость не похожа грусть.

"До ряби строф ты мной созерцан..."

До ряби строф ты мной созерцан, Вооруженный блеском свет, В плену мерцающего сердца Сгнивает ум, таков поэт. И скука, пламенная скука По холоду каких-то правд, Мне звездным шепотом: а ну-ка, Создай невиданный ландшафт. Деревья новые наполни Нездешней влагой голубой, Арканами каленых молний Лови глаза и громом пой. Но над толпой не издевайся, Не говори: она слепа. Не то… начнется катавасья, Поколотит тебя толпа.

"Во мне ночами разбираться..."

Во мне ночами разбираться Пииту будущих времен, В невольный звон аллитераций Невольно будет он влюблен. Среди слогов неразберихи, Поднявши палец к небесам, Найдет неслыханный пиррихий, О чем не ведал мастер сам. И про себя он скажет: я бы Писал анапестом скорей, Но так всегда, влюбленный в ямбы Не презирает и хорей. Возьмет чугунный амфибрахий, Которым можно мир столочь, И за свои длинноты страхи Его объемлют в эту ночь.