— А список он успел составить?

— Не знаю. Из-за этого и беспокоюсь. Многого он не сделал, но что-то, возможно, и успел.

— Вряд ли ему теперь поверит Хельман, — усомнился Никита Иванович.

— Было бы очень хорошо!.. Не слышал, кто Эггерта и Шарлотту пристукнул? Партизаны или подпольщики?

— Нет, не партизаны и не подпольщики. Тогда, во всяком случае, не были партизанами. А дело сделали — пришли к Огневу… Наши, шелонские…

— Хорошие, знать, люди, — сказал Калачников, одобрительно покачивая головой.

— Это правда, Петр Петрович. Плохой человек на такое и один раз в жизни не отважится.

Поленов встал и заходил по комнате тихими, размеренными шагами. Остановился у часов, что тикали на стенке, погладил рукой корешки книг, подержал в руках пустую вазу из-под цветов. Потом сел между Сашком и Петром Петровичем.

— Тянет, Петр Петрович, в Шелонск, — заговорил он мечтательно. — И другие города видел, получше они, а нашенский-то ближе сердцу. И речка милее других, и вода в ней теплее, и воздух в городе ароматнее.

Он не договорил. За окном мелькнула быстрая тень. Сашок, смотревший в ту сторону, предупредил:

— Хромой немец спешит…

— Пусть идет, — спокойно ответил Поленов.

Петр Петрович открыл дверь и пропустил впереди себя Отто. Солдат поздоровался и сел на стул, придвинутый Калачниковым.

— Хотите, Отто? — предложил Петр Петрович, показывая на бутылку с самогоном.

— Пожалуй, выпью немного, — ответил немец.

Калачников перевел эти слова.

— Русская порция немного, стакан, — пояснил Поленов.

Отто взглянул на Калачникова, тот перевел слова Никиты Ивановича; переводчиком он был уже до конца беседы.

— Я слышал, что русские мужики мастера выпить, — сказал Отто.

— А где они не мастера? — удивленным голосом спросил Поленов.

— Это верно.

Отто взял стакан, отпил пару глотков, закусил огурцом. Он с любопытством смотрел на Поленова, Сашка, Петра Петровича.

— Человек — непонятное существо, — наконец произнес Отто. — Совсем недавно господин Муркин был важной персоной в Шелонске, а сейчас я сопровождал его в тюремный вагон. Его будут судить.

— Судить? За что же? — стараясь казаться озадаченным, спросил Калачников. — А мы живем затворниками и ничего не знаем, что происходит в городе!

— Да, судить. Несколько лет тюремного заключения ему обеспечено, — продолжал Отто. — Немцы назначили его на высокий пост, а он ответил черной неблагодарностью, воровал ценные вещи, которые должны принадлежать рейху. У нас за такие дела наказывают строго! — Отто глотнул еще самогону. — Начальник полиции едва усидел в своем кресле. Воровал на пару с городским головой. Фюрера полиции спасло то, что он вернул все ценности. Комендант наказал его, но пока в должности оставил.

— Ну и дела! — проговорил Петр Петрович. — Какие вы принесли новости, Отто!

— Да, такими новостями и Огнев будет доволен! — сказал Поленов, незаметно для немца улыбнувшись Калачникову.

— Огнев, Огнев!.. — глухо произнес Петр Петрович. — И когда его только словят?

— Никогда! Огнев, вероятно, очень смелый человек? — спросил Отто. — Он должен напоминать богатыря.

— Какое там! — Поленов пренебрежительно махнул рукой. — Которые его видели, говорят, что он самый обыкновенный. Даже и с виду невзрачный. Хлипкий такой!.. Судя по рассказам, до богатыря ему далеко.

— У каждого русского загадочная душа, — задумчиво проговорил Отто.

Он допил последние глотки самогона и медленно поднялся. Чувствовалось, что он опьянел. Его немного покачивало. Застегнув шинель, Отто пояснил, подавая Калачникову руку:

— У меня не было особой цели для визита.

— Спасибо, что зашли! — поблагодарил Калачников.

— Если не возражаете, я пойду с вами, — сказал солдату Поленов. — Партизаны везде шныряют. С вами безопаснее.

— Со мной вас быстрее прикончат! — ответил Отто. — Как лейтенанта Эггерта и невесту коменданта. Но если хотите, идемте!

Поленов надел вытершуюся шубу, подпоясался замасленным кушаком. Долго держал руку Петра Петровича, словно хотел досказать прерванную мысль.

— Все правильно, все хорошо! — волнуясь, заговорил он. — Скоро взойдут цветы, и тогда для всех будет праздник. И сады будут, и цветам цвести! А ты, сынок, — обратился он к Сашку, — верный путь избрал в жизни. Отцовское мое благословение и помощь!