Шрифт:
— А то как же, господин майор! С вами хоть на край света! А вы поберегитесь: партизаны без оружия не ходят.
— Ничего, Поленов.
Левофланговая группа, двигалась кустами, густо усеявшими берег оврага. Поленов, сгорбившись, шел позади, кряхтя каждый раз, когда нужно было вытаскивать ноги из глубоких сугробов. «Заметят меня или нет? — думал он, прикидывая, какое расстояние сейчас до дому и долетят ли сюда пули. — Заметят! Партизаны стрелять по мне не будут! Эх, Мизель снова уцелеет!.. А может, умудрятся пристукнуть гестаповца».
Он оглянулся. Майор Мизель, низко пригибаясь, шел за ним. На что он надеялся?. Или считал эту группу в полной безопасности? Правофланговая группа должна отрезать партизанам все пути отхода к лесу. Эта группа и примет на себя весь удар. А левофланговая так, на всякий случай: в открытое поле партизаны ломиться не будут!
По верхушкам ольховника ударила автоматная очередь. Партизанский автоматчик взял высоко: Поленов видел, как полетели срезанные сучья и сверкнули наготой после сорванной коры тонкие стволы. На правом фланге вразнобой затрещали автоматы.
Поленов чувствовал за своей спиной ровное дыхание Мизеля.
— Господин майор, вы уж из-за меня не выходите! — взмолился Поленов. — У нас, у мужиков, кость крепкая!
Солдаты сначала залегли, но автоматная очередь со стороны партизан не повторилась, и гитлеровцы, осмелев, побежали вперед. «Уцелела ли Танька? Ведь немцы били по дому! — ужаснулся Никита Иванович и постарался себя успокоить: — Дом построен на совесть, бревна толстые, да и печка есть, спрячется за ней девчонка!»
— Вперед, Поленов! — сказал Мизель, поднимаясь и отряхивая снег.
Первыми в дом вбежали солдаты». Поленов и Мизель вошли вслед за ними.
Таня действительно вылезла из-за печки — пыльная и грязная. Она плакала так искренне, что Никита Иванович сначала даже испугался: может, и взаправду поранили? Он подошел к ней, прижал ее голову к груди.
— Не плачь, успокойся, — стараясь быть очень искренним, жалостливо проговорил Поленов. — Что тут было?
— Да они, партизаны эти! Про тебя спрашивали, бандиты: кто ты такой, откуда взялся? Еще спрашивали: не бывают ли у нас немцы? Как они, батька, перепугались, когда увидели солдат! — бодрее закончила она.
— Благодари, дочка, господина майора Мизеля, — это он пришел нам на помощь.
Таня улыбнулась, сказала спасибо и поклонилась Мизелю.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Поздним мартовским вечером в комнате Петра Петровича Калачникова кроме хозяина, взволнованного и поэтому более резкого в движениях и торопливого в разговоре, находились Никита Иванович Поленов, разгоряченный несколькими стаканами чаю, и Сашок, уже получивший с немецкого склада полинялый, не по росту свободный штатский костюм. На столе, сервированном по-простецки, в расчете на «питухов», — начатая бутылка самогону, шинкованная капуста, маленькие щербатые огурчики.
— Огнев передал, что в Шелонске всем нам предстоит большая работа, — продолжал разговор Никита Иванович. — Скоро сюда прибудет эсэсовская дивизия. Дивизия, правда, разбитая, но она будет пополнена. По имеющимся данным, в дивизии будет до шестисот офицеров…
— Это же целая банда! — не удержался Калачников.
— На несколько банд хватит, — поправил Поленов. — Вот бы поколотить их в нашем Шелонске!
— Разрешите мне слово, Никита Иванович! — нетерпеливо заговорил молчавший до того времени Сашок.
— Пожалуйста, Сашок!
— Я, Никита Иванович, бывший сапер, знаю подрывное дело. Контузило меня немецким снарядом, когда мы минные заграждения делали. Без сознания и взяли в плен…
— Знаю, дружок! — Никита Иванович подсел к нему поближе. — Все о тебе знаю. И Огнев знает и доверяет. Биографию свою, а особенно причины пленения, можешь не рассказывать: это будет звучать как оправдание, а оправдываться тебе не в чем, ты был честным солдатом!
— Спасибо, Никита Иванович, — голос у парня дрогнул.
— Продолжай, Сашок! — ободрил его Поленов.
Сашок поправил пиджак; ему казалось, что он все время сползает, поэтому часто подергивал плечами.
— Сегодня я был у Хельмана. Собирается он меня назначить старшим команды военнопленных. Они будут ремонтировать кинотеатр. Через месяц планируется закончить работу.
— Так, так, Сашок… — сказал Поленов.
— Посмотрел я бывший промкомбинат. Пусто там. Но это нам на руку.
Калачников внимательно слушал парня. Сашок уже несколько дней жил в одной комнате с ним и нравился старику. Было в нем что-то самобытное, чистое, приятное. Несколько раз Калачников делал намеки Хельману: и как Сашок ненавидит большевиков, и как ждет не дождется полной победы новых порядков, и как презирали его те, с кем ему довелось жить и работать, — военнопленные. Клюнуло!..