Но в Киеве тоже было тревожно. Комиссар рассказал о последних событиях на Украине. Со всех сторон ее осаждали враги революции: на Днестре бесчинствовали румынские бояре, на западе — белополяки и петлюровцы, поднимали восстания кулацкие банды.

Вскоре Аркадий получил боевое крещение. Курсантов бросили на подавление Западноднепровской дивизии, которой ко мандовал Григорьев, объявивший себя «атаманом Херсонщины и Таврии». Путь курсантов лежал к Кременчугу.

На подступах к городу курсанты остановили григорьевцев, потом враг не выдержал и отступил.

Курсанты снова вернулись в Киев. Занятия тактикой и топографией часто прерывались боевыми тревогами.

И вот наконец Аркадию Голикову присвоено звание красного командира, он назначен командиром 6-й роты 8-го полка Отдельной бригады курсантов. Аркадию хорошо запомнился этот день — 23 августа 1919 года.

Под Киевом шли тогда горячие бои. Красные отчаянно отбивались сразу от деникинцев и петлюровцев.

Бригада курсантов была брошена против стихийно наседающей петлюровщины.

И здесь он впервые ощутил на себе холодное дыхание смерти.

…Было за полдень и было сухо. Запомнилось Аркадию серое небо — такое же серое, как шинели курсантов, распластавшихся в цепи, их сосредоточенные, сумрачные лица.

Бой еще не начался. По цепи, по ротам поехала батальонная кухня. И вдруг совсем неожиданно с вражеской стороны, разрывая напряженную серую тишину, зажужжал снаряд и с фейерверочным треском разорвался возле походной кухни. И остались бойцы перед самым боем без харчей.

К цепи курсантов, которой командовал Аркадий, подъехал помощник командира полка.

— Товарищ комроты, — сказал он, указывая на искалеченную походную кухню, — идите в штаб и скажите, что я приказал прислать консервов. А если нет, то сала, и потом пусть вскипятят хотя бы воду для чая. Сделайте что-нибудь…

— Слушаюсь, товарищ помкомполка! — Аркадий повернулся кругом и пошел в расположение штаба по тропке, петлявшей меж кустами.

Впереди была цепь, наши, вот почему, когда сзади послышался лошадиный топот, Аркадий даже головы не повернул, а просто отступил, пропуская конников.

Топот неожиданно оборвался, и Аркадий ощутил сзади горячее лошадиное дыхание. Послышался знакомый металлический лязг затвора, а затем в затылок уперлось что-то холодное и тупое.

— Вот еще, дураки кавалеристы, нашли время для шуток! — разозлился Аркадий, повернул голову, чтобы обругать всадников, и обмер. На конях перед ним гарцевали два всадни ка в ярко-красных мундирах и синих суконных шароварах, каких никто в бригаде никогда не носил. У одного из них с правой стороны не хватало на груди медной пуговицы.

«Кончено, все кончено», — эта мысль молнией пронеслась в похолодевшем мозгу. Аркадий пошатнулся, чтобы спусковой крючок приставленной к затылку винтовки грохнул взрывом.

Но неожиданно послышалось:

— Наш. Поехали!

Всадники пришпорили коней, и опять никого и ничего.

Аркадий посмотрел вокруг и, машинально сделав несколько шагов вперед, сел на пень.

Все было так дико и так нелепо, думал Аркадий, ведь позади были петлюровцы и он уже должен быть мертв. Что же случилось?

Позднее Аркадий узнал, что далеко на левом фланге отбивалась бригада красных мадьяр. Бригада были разбита, и двое кавалеристов прискакали сообщить об этом в штаб нашего полка.

27 августа рота Аркадия Голикова приняла бой у деревни Кожуховка, что неподалеку от станции Боярка.

Лежа меж истоптанных огуречных и морковных грядок, курсанты отбивали атаки петлюровцев. Прямо перед глазами — вражеская цепь, одна, другая…

— Огонь! — командовал Аркадий.

С треском рвались гранаты, в грохоте смешались крики, взрывы и стоны: сколько часов шел бой, Аркадий не помнил.

Вот еще и еще цепи петлюровцев. Снова и снова Аркадий слышит свой голос, который кажется чужим:

— Огонь! Огонь!

Неужели это он в исступлении кричит?

А рядом бредит и умирает курсант Яша Оксюз. Эх, Яшка, Яшка!.. Аркадий склонился к другу. Он говорил уже что-то не совсем складное и для других непонятное.

— Если бы, — бормотал он, — на заре переменить позицию. Да краем по Днепру, да прямо за Волгу. А там письмо бросьте. Бомбы бросайте осторожнее! И никогда, никогда… Вот и все! Нет… не все.