Раз, два, ча-ча-ча. Мы танцуем. Три, четыре, ча-ча-ча.

Руины торгового зала. Обожженные руки и ноги сгоревшей одежды сплелись на полу, вода по-прежнему льется с потолка, и кажется, что потолок провисает, все вокруг намокает, а мы танцуем: раз, два, ча-ча-ча.

За этим занятием нас и застали.

На следующей неделе взорвется такая-то автозаправка. Из такого-то зоомагазина улетят все канарейки — все, которые были, несколько сотен. Все это Фертилити видела в снах. В таком-то отеле прямо сейчас подтекает труба. На протяжении многих недель вода размывала стену изнутри — штукатурка потихонечку отсыревала, дерево гнило, металл ржавел, — и вот во вторник, в три часа дня, а точнее, в 15:04, громадная хрустальная люстра в вестибюле должна упасть.

Там, в ее сне, — звон свинцового хрусталя и взвесь известковой пыли. На одном из кронштейнов с ржавого болта слетает головка. Там, во сне Фертилити, головка болта падает на ковер в непосредственной близости от пожилого мужчины с багажом. Он поднимает ее, вертит в руках, разглядывает рыжую ржавчину и сияющую сталь на сломе.

Женщина с сумкой-тележкой подходит и спрашивает у пожилого мужчины, стоит ли он в очереди.

Он говорит:

— Нет.

И женщина говорит:

— Спасибо.

Портье за стойкой регистрации звонит в колокольчик и говорит:

— Подойдите, пожалуйста!

Коридорный выходит вперед.

И тут люстра падает.

Все это снится Фертилити, и в каждом сне возникают новые детали. На женщине — красный костюм, пиджак и юбка и золотой пояс-цепочка от Кристиана Диора. У пожилого мужчины голубые глаза. И обручальное кольцо на пальце. У коридорного проколото ухо, но серьги в ухе нет.

Над стойкой регистрации, рассказывает Фертилити, висят часы в стиле французского барокко. Вычурный корпус из позолоченного свинца с литыми дельфинами и ракушками по бокам циферблата. На часах — четыре минуты четвертого.

Фертилити рассказывает мне об этом, и глаза у нее закрыты. Непонятно: то ли она вспоминает, то ли выдумывает.

Первое послание к Фессалоникийцам, глава пятая, стих двадцатый:

«Пророчества не уничижайте».

Перед тем как упасть, люстра мигнет, и все, кто в холле, посмотрят вверх. Что будет дальше, Фертилити неизвестно. Она всегда просыпается. Сны всегда обрываются в тот момент, когда падает люстра. Или падает самолет. Или поезд сходит с рельсов. Начинается землетрясение. Бьет молния.

Она начала вести календарь предстоящих бедствий. Она мне его показала. А я показал ей ежедневник, мое расписание, которое мне составляют люди, на кого я работаю. На следующую неделю у нее запланировано: взрыв в пекарне, побег канареек, пожар на автозаправке, люстра в отеле. Фертилити говорит: выбирай, что тебе больше нравится. Возьмем с собой покушать и замечательно проведем день.

На следующую неделю у меня запланировано: постричь газон — дважды. Вычистить медный набор для камина. Проверить срок годности всех продуктов, что лежат в холодильнике. Перевернуть все консервные банки в кладовке. Купить для людей, на кого я работаю, подарки друг другу на годовщину их свадьбы.

Я говорю: я согласен. Как скажешь.

Это было как раз после того, как пожарные обнаружили нас в почти выгоревшем торговом зале, на пятом этаже, где женская одежда, — мы танцевали ча-ча-ча, и на нас не было ни единой царапинки, ни единого пятнышка сажи. Выслушав наши показания и заставив нас подписать страховку, чтобы снять с себя всю ответственность, пожарные проводили нас к выходу. Уже на улице я просил у Фертилити: почему?

Почему она никому не звонит и не предупреждает о грядущих несчастьях?

— Потому что никто не любит плохие вести, — отвечает она и пожимает плечами. — Тревор пытался предупреждать людей и только огреб себе неприятностей.

Никто не верил в его способности к предвидению, говорит она. Тревора обвиняли, что он террорист или поджигатель.

Пироманьяк, если по «Диагностическому и статистическому справочнику по психическим расстройствам».

В прошлом веке его обвинили бы в колдовстве.

Так что Тревор покончил с собой.

Не без помощи вашего покорного слуги.

— Вот поэтому я ничего никому не рассказываю, — говорит Фертилити. — Ну если будет пожар где-нибудь в детском приюте, то я, может быть, и попробую предупредить, но эти люди убили моего брата, так почему я должна делать им одолжения?

Сейчас я могу спасти жизни стольких людей — всего-то и нужно, что сказать Фертилити, что это я убил ее брата. Но я молчу, ничего не говорю. Она тоже молчит. Мы сидим на автобусной остановке, и вот подъезжает ее автобус. Она пишет мне свой телефон на магазинном чеке, который она подбирает с земли. За него можно выручить триста долларов с чем-то, если пойти в магазин и провернуть мою отработанную аферу. Фертилити говорит: выбирай что-нибудь из несчастий и позвони, когда выберешь. Автобус увозит ее, я не знаю куда — на работу, на ужин, в сны.