Они умерли все вместе — все как один, — держась за руки, так что ребятам из ФБР пришлось потом разжимать мертвые пальцы, чтобы оттащить их друг от друга.

Агент говорит: знаменитость. Звезда.

Согласно церковному установлению, сейчас, когда психолог ушла, я должен взять нож прямо из грязной посуды в раковине и перерезать себе горло. Или вспороть себе живот, вывалив все кишки на пол.

Агент говорит, что он проведет переговоры с «Шоу Дона Уильямса» и Барбарой Уолтерс.

Среди папок с ныне покойными есть и папка с моим именем на ярлычке. Я открываю ее и пишу на листе:

Федеральная программа поддержки уцелевших, подопечный номер восемьдесят четыре потерял всех, кого он любил в этой жизни, и все, что вносило в его жизнь смысл. В последнее время он много спит и чувствует себя смертельно усталым. Он начал пить и курить. У него нет аппетита. Он редко моется и не брился уже пару недель.

Десять лет назад он трудился в поте лица своего. Он был — соль земли. Ему ничего не хотелось от жизни, только потом — попасть на Небеса. И вот он сидит тут сегодня, и все, ради чего он трудился, потеряно. Нет больше правил, нет установлений.

Ада нет. Рая нет.

И его вдруг осеняет, что теперь для него все возможно.

Теперь ему хочется всего и сразу.

Я закрываю папку и кладу ее обратно в общую кучу.

Только между нами, говорит агент, каковы шансы, что я не покончу с собой в скором времени?

Они смотрят на меня сквозь джин-тоник, мертвые лица с запавшими глазами, мертвые лица из моего прошлого, на фотографиях, сделанных в рамках правительственного расследования, под стаканом с моей выпивкой. После таких вот мгновений жизнь кажется синекурой.

Я наливаю себе еще.

Закуриваю очередную сигарету.

Нет, правда, теперь у меня в жизни нет смысла, нет цели. Теперь я свободен. Плюс к тому я законный наследник двадцати тысяч акров земли в центре Небраски.

И снова я чувствую то же самое, что чувствовал там, в полицейской машине, что везла меня в центр десять лет назад. Я снова слабый. С каждой минутой я все дальше и дальше от собственного спасения. Я бегу от спасения — в будущее.

Покончить с собой?

Я говорю: нет, спасибо.

Торопиться нам некуда.

Все утро я объясняю полиции, что, когда я уходил, психолог была жива и здорова — чистила кирпичи возле камина в малой гостиной. Проблема в том, что дымоход не открывается нормально и дым выходит прямо с переда. Люди, на кого я работаю, жгут сырые дрова. Я объясняю полиции, что я невиновен.

Я никого не убивал.

Согласно моему расписанию, я должен был чистить кирпичи вчера.

Вот так проходит мой день.

Сперва полиция пытается выбить у меня признание, почему я убил психолога. Потом звонит агент и обещает мне все блага мира. Фертилити, Фертилити, Фертилити вносит существенную дисгармонию. Скажем так: мне не нравится то, чем она зарабатывает на жизнь. Плюс к тому я пока что не знаю, какие несчастья и горести ждут меня в будущем.

Так что я запираюсь в ванной и пытаюсь понять, что вообще происходит. Это зеленая ванная на первом этаже.

Я объясняю полиции, что, когда я вернулся, психолог была уже мертва — лежала лицом вниз на кирпичах у камина в малой гостиной, и ее черные брюки-капри собрались в складки на заднице. На ней была еще белая блузка навыпуск с рукавами, закатанными до локтей. В комнате было не продохнуть от смертельного газообразного хлора, и психолог по-прежнему сжимала в руке губку — в своей мертвой белой руке, похожей на дохлую рыбу.

Я забрался в дом через окно в полуподвале, которое мы оставляли незапертым, чтобы я мог выходить из дома и возвращаться обратно в обход толпы телевизионщиков, которые сразу набрасывались на меня со своими камерами, бумажными стаканчиками с кофе и профессиональным сочувствием, как будто им платят за то, чтобы они проявляли заботу о ближнем. Как будто они не имеют дело с подобными сенсационными откровениями для освещения в выпусках новостей если не каждый день, но уж через день — точно.

Так что я запираюсь в ванной, а полицейские стоят под дверью, живо интересуются, не собираюсь ли я покончить самоубийством, и говорят, что звонит человек, на которого я работаю, и орет на них по громкой связи, чтобы ему объяснили, как правильно есть салат.

Полицейские спрашивают: может быть, мы с психологом поругались?

Я говорю: загляните в мое расписание на вчера. У нас просто не было времени, чтобы ругаться.

Я прихожу на работу в восемь часов утра. Вчера я должен был замазывать щели в окнах. Ежедневник лежит открытый на кухонной стойке рядом с телефоном. Мне надо было покрасить живую изгородь.

С восьми до девяти утра я отмывал подъездную дорожку от подтеков масла. С десяти до обеда — подрезал кусты. С обеда до трех — подметал веранды. С трех до пяти — менял воду в вазах с цветами. С пяти до семи — чистил каминные кирпичи.