Спасибо, Жорка!

Дуда (горячо). Счастливого, счастливого пути вам!..

Андрей (улыбнулся). Счастливого? А ну, постойте, по­слушаем еще раз! (Подходит к музыкальному ящику.) Может, удастся заставить этот проклятый шкаф сыграть песню до конца. Внимание, ребята! (Опускает в ящик монету.)

Звучит уже знакомая нам мелодия, но на середине опять обрывается.

А жаль! Хороший романс!

Фрау Мильх (задетая). Это не романс. Это религиозная песня Франца Шуберта.

Андрей. Религиозная? Странно и невероятно, разве можно так хорошо петь о том, чего нет. А я для этой песни даже наз­вание придумал — «Прощание»...

Занавес

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Помещение американской военной контрразведки. Стены увешаны рисун­ками полуобнаженных женщин. Слева, в нише, железная кровать, по­крытая темно-зеленым военным одеялом. Ближе к зрителям — некраше­ный письменный стол с телефоном, над ним прибиты на стене два скрещенных небольших американских флага. Рядом со столом у сте­ны — сейф, на котором стоит большой позолоченный бюст Гете с амери­канской военной каской на голове. В комнате несколько стульев разных стилей. За столом мягкое зеленое кресло в стиле Видермаер. У окна на столе радиоприемник. При поднятии занавеса стол придвинут к постели. Бентли и Норма прибивают над нишей темно-синий транспарант с белыми елками, серебряными звездами и с надписью: «Мери кристмас».

Норма (с гвоздиками в зубах). Выше, немножечко выше, Эдвин. Так, довольно. Дай молоток! (Прибивает.) И вот здесь.

Бентли. Все! Браво! Еще небольшая елочка — и праздник готов. (Спрыгивает со стола и смотрит издали.) Норма. Ну, как?

Бентли. Погоди! Гм... В колледже я делал такие штучки куда лучше.

Норма(вздыхая). За эти годы многое изменилось... Бентли. Чуть-чуть криво!(Достает из кармана клещи и, ловко вскочив на стол, выдергивает из одного конца транспа­ранта гвозди.) Что именно изменилось?

Норма. Ну... Тетушка Руфь бросила нюхать табак, а твой отец больше уже не говорит мне «Норма», а «мисс Норма». Представляю себе его гнев, когда он узнает, что я ради тебя решила покинуть Америку.

Бентли. Да... Только я подержу, а ты сойди со стула, я передвину его сюда. Вот так. Теперь влезай.

Он перестал даже переписываться со мной. Видно, качество его отцовской любви не выше качества шоколада в его мага­зине.

Норма. Ой, стукнула по пальцам! Бентли. Подожди минутку! Том!

В полуоткрытую дверь пролезает каска и дуло автомата. К губам солдата прилипла погасшая сигарета.

У вас там должен быть молоток побольше.

Норма. Насколько я знаю, твой отец хотел и мог освобо­дить тебя из армии.

Бентли. Да, только я этого не хотел. Норма. Тебя очаровали (показывает молотком на рисун­ки)... эти фрейлейн?

Бентли (пожимая плечами). Это, Норма, мои последние натурщицы.

Норма. Последние... Бентли. Я больше писать не буду. Норма. Эдвин! При твоих способностях... Бентли. В том-то и дело, что их у меня нет. Я, наконец, понял это и отказался от почетного звания дилетанта. «Все или ничего», говоря словами одного из героев Ибсена. Иначе говоря, я слишком люблю искусство, чтоб опошлять его знакомством с моей особой.

Лучше уж работать помощником непризнанного Шерлока Холмса в лице этого буйвола Петерсона. (Подает молоток Норме.)

Норма (осторожно забивает гвоздик). Не забудь, Эдвин, что я бросила в Нью-Блекгерсте одинокую мать.

Бентли (целует Норму в щеку). Люблю тебя, как и когда- то любил.

Норма. Тем более не понимаю, почему ты не хотел вернуть­ся домой.

Бентли. Ты слишком много требуешь от меня, крошка. Добровольно удрать от одуряющей американской скуки за тем, чтобы немного спустя так же добровольно броситься в ее объя­тия? Нет, лучше уж охотиться за скальпами в джунглях и прериях послевоенной Европы! Здесь по крайней мере без особых пре­пятствий можно возрождать романтические традиции наших предков той золотой эпохи, когда они даже не предчувствовали, что их ждет карьера лавочника.

Входит майор Петерсон, лет 50-ти, среднего роста, с красным, чуть одутловатым лицом и рыжей щеточкой под маленьким, слегка вздернутым носом. Он из тех пожилых людей, что хотят и умеют бороться против ожирения с помощью гимнастики. Его движения, энергичные и угло­ватые, становятся мягкими и кошачьими, когда в майоре просыпается охотник.

Бентли. А вот и главный охотник. Сэр Джеральд Петер­сон — мисс Норма Фанси, моя невеста, корреспондент нашей газеты «Старз энд Страйпс».