Он усиливает свой захват вокруг моих рук, и я не могу оторваться от него. Он приближает свое лицо опасно близко к моему, и я не знаю, почему не могу дышать.

— Я не боюсь тебя, дорогая, — говорит он мягко. — Я полностью очарован.

— Если ты не уберешь камеры, то я найду и уничтожу каждую из их. — Я лгунья. Я лгу сквозь зубы, но я в ярости, в отчаянии, в ужасе. Уорнер хочет превратить меня в животное, которое будет охотиться за слабыми. За невинными.

Если он хочет, чтобы я для него боролась, сперва он должен побороть меня.

Улыбка медленно распространяется по его лицу. Рукой в перчатке он касается моей щеки и приподнимает мою голову, сжимая мой подбородок, когда я начинаю уклоняться.

— Ты просто восхитительна, когда злишься.

— Жаль, мой вкус ядовит для тебя. — Я дрожу от отвращения с головы до ног.

— Эта деталь делает эту игру гораздо более привлекательной.

— Ты больной, ты больной...

Он смеется и отпускает мой подбородок, только чтобы провести осмотр моего тела. Его глаза лениво путешествуют вниз по моему телу, и я чувствую внезапное желание разорвать его селезенку.

— Если я уберу камеры, что ты для меня сделаешь? — Его глаза грешны.

— Ничего.

Он трясет головой.

— Так не пойдет. Я приму твое предложение, если ты примешь условие.

Я сжимаю челюсть.

— Что ты имеешь в виду?

Улыбка шире предыдущей.

— Это опасный вопрос.

— Каково твое условие? — раздражительно уточняю я.

— Коснись меня.

— Что? — Мой вздох резко вырывается из горла и громко проносится по комнате.

— Я хочу знать, на что ты точно способна. — Его голос твердый, брови напряженные.

— Я не стану делать этого снова! — взрываюсь я. — Ты видел, что ты заставил меня сделать с Дженкинсом...

— Да пошел к черту Дженкинс, — выплевывает он. — Я хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне... хочу испытать это на собственной шкуре.

— Нет... — Я трясу головой так сильно, что она кружится. — Нет. Никогда. Ты безумец...

Я не стану...

— Вообще-то, станешь.

— Я НЕ БУДУ...

— Ты должна будешь… начать работать… в то или иное время, — говорит он, стараясь контролировать голос. — Даже если ты бы отказалась от моих условий, ты здесь по определенной причине, Джульетта. Я убедил своего отца, что ты будешь полезной для Восстания. Что ты сможешь сдержать любого повстанца, которого мы...

— Ты имеешь в виду пытки...

— Да. — Он улыбается. — Прости, но я подразумеваю пытки. Ты сможешь пытать любого, захваченного нами. — Пауза. — Видишь ли, причинение боли — невероятно эффективный способ получения информации из любого. А с тобой? — Он смотрит на мои руки.

— Что ж, это дешево. Быстро. Эффективно. — Он улыбается шире. — И до тех пор, пока мы сохраняем тебе жизнь, ты будешь полезной не менее нескольких десятилетий. Нам очень повезло, что ты не с батарейным питанием.

— Ты... ты... — шиплю я.

— Ты должна благодарить меня. Я спас тебя от той дыры в психушке — ввел тебя в позицию власти. Я даю тебе все необходимое для твоего удобства. — Он смотрит мне в глаза. — Теперь мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Мне нужно, чтобы ты отказалась от своих надежд на жизнь как у других. Ты не нормальная. И никогда не была, и никогда не станешь. Прими себя такой, какая ты есть.

— Я... — Я сглатываю. — Я не... Я не… Я...

— Убийца?

— НЕТ...

— Инструмент для пыток?

— ПРЕКРАТИ!

— Ты обманываешь сама себя.

Я готова уничтожить его.

Он поднимает голову и прячет улыбку.

— Всю свою жизнь ты находилась в шаге от безумия, не так ли? Тебя столь многие звали сумасшедшей, что ты на самом деле начала верить в это. Ты задавалась вопросом, а не были ли они правы. Ты задавалась вопросом, смогла ли бы ты исправить это. Думала, что, если сильнее попытаешься, станешь немножко лучше, умнее, милее… думала, что мир изменит свое мнение о тебе. Ты во всем винила себя.

Я задыхаюсь.

Моя нижняя губа дрожит без моего ведома. Я с трудом могу контролировать напряжение в челюсти.

Я не хочу говорить ему, что он прав.

— Ты подавляешь весь свой гнев и возмущение, потому что ты хочешь быть любимой, — сказал он, больше не улыбаясь. — Возможно, я понимаю тебя, Джульетта. Возможно, ты должна довериться мне. Возможно, тебе нужно принять тот факт, что ты так долго пытаешься быть кемто, кем ты не являешься на самом деле, и что бы ты ни сделала, эти уроды никогда не будут счастливы. Они никогда не будут довольны. Им было все равно, не так ли? — Он смотрит на меня, и на мгновение он кажется почти человеком.