Мафи Тахера
Шрифт:
— Как тебя зовут? — Его голос пронзает воздух и мое сознание. Я чувствую его дыхание гораздо ближе, чем раньше. Мое сердце скачет, и я - не знаю почему - не могу его контролировать.
— Почему ты не хочешь назвать свое имя?
— Ты раскрыл ладонь? — спрашиваю я с сухостью во рту и хрипом в голосе.
Он перемещается вперед, и я боюсь дышать. Его пальцы роются в одежде, которой у меня никогда не было, и я успеваю вздохнуть. Пока он не касается моей кожи. Пока он не касается моей кожи. Пока он не касается моей кожи. Это похоже на тайну.
Моя футболка много раз стиралась в жесткой воде этого места и похожа на мешок, накинутый на кожу. Я опускаю большой кусок мыла в его руку и на цыпочках отхожу.
— Я включу тебе душ, — говорю я, стараясь, чтобы никто меня не услышал.
— Что делать с моей одеждой? — Он все еще слишком близко.
Я тысячу раз моргаю в темноте.
— Ты должен ее снять.
Он смеется, но звучит это как веселые вздохи.
— Нет, я знаю. Что с ней делать, пока я принимаю душ?
— Старайся ее не намочить.
Он делает глубокий вдох.
— Сколько у нас времени?
— Две минуты.
— Господи, что же ты не сказала раньше...
Я включаю его душ, потом - свой, и его жалобы тонут под обстрелом едва работающих кранов.
Мои движения механические. Я много раз это делала и запомнила более эффективные методы мытья, ополаскивания и дозировки мыла для тела и волос. Здесь нет полотенец, поэтому не старайтесь себя сильно мочить. Если вы не будете просыхать, то на следующей неделе загнетесь от пневмонии. Я-то знаю.
Девяносто секунд я мну волосы, а потом залезаю обратно в рваную одежду. Хочу признаться: мои теннисные туфли - единственное, что еще находится в приемлемом состоянии.
Мы не должны долго здесь находиться.
Сокамерник почти сразу следует моему примеру. Я рада, что он быстро учится.
— Возьмись за мою рубашку, — приказываю я. — Нужно поторопиться.
Его пальцы легко скользят по моей спине, так медленно, что мне приходится закусить губу, чтобы приглушить интенсивность его касаний. Я почти останавливаюсь на месте. Никто никогда не дотрагивался до меня руками.
Я должна поторопиться, пока его пальцы не вернулись. Он спотыкается, чтобы догнать меня.
Сокамерник не перестает смотреть на меня, пока мы наконец не оказываемся запертыми в четырех замкнутых стенах.
Я забиваюсь в свой угол. Мои кровать, одеяло и подушка все еще у него. Я прощаю ему невежество, наверное, до дружбы еще далеко. Может, я поторопилась помогать ему. Может, он здесь и правда, чтобы заставить меня страдать. Но если я не согреюсь, то заболею. Мои волосы слишком мокрые, обычно я заворачиваюсь в одеяло, но оно по-прежнему на его стороне.
Наверное, я всё ещё боюсь его.
Я дышу слишком часто, перевожу взгляд слишком резко, в тусклом свете дня.
Сокамерник оборачивает мои плечи двумя одеялами.
Одно мое.
Одно его.
— Прости, что я такой мудак, — шепчет он в стену.
Он меня не трогает, и я разочарована счастлива, что он этого не делает. Я бы хотела, чтобы он это сделал. Но он не должен. Никто никогда не должен прикасаться ко мне.
— Я Адам, — медленно говорит он.
Он отходит от меня. Одной рукой он передвигает кровать на мою сторону.
Адам.
Такое красивое имя. У сокамерника отличное имя.
Это имя мне всегда нравилось, но не могу вспомнить почему.
Не теряя времени, я забираюсь на свой матрас с едва прикрытыми пружинами; я так истощена, что едва ощущаю металлические спирали, угрожающие проткнуть мою кожу.
Я не спала более двадцати четырех часов. Пока истощение поглощает мое тело, я могу думать только об Адаме и о том, какое красивое у него имя.
Глава 4
Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.
Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.
Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.
Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.
Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.