Я хочу протиснуть кулак через окно.

Просто чтобы что-нибудь почувствовать.

Просто почувствовать себя человеком.

— Который час?

Мои веки дрожат. Его голос задерживает меня в мире, который я все еще пытаюсь забыть.

— Я не знаю, — говорю я ему.

Я не имею ни малейшего представления о том, который час. Я понятия не имею, какой сейчас день недели, месяц или даже в какое особенное время года, как предполагается, мы живем.

Больше не существует времен года.

Животные умирают, птицы не летают, урожай трудно вырастить, цветы почти не существуют. Погода ненадежна. Иногда температура зимой достигает девяноста двух градусов по Фаренгейту. Иногда, вовсе без причины, идет снег. Мы больше не можем вырастить достаточное количество продуктов питания, мы больше не можем поддержать рост достаточного количества растительности для животных, мы не можем накормить людей, которые нуждаются в пище. Наше население вымирало и до того, как Восстановление пришло к власти с обещаниями найти решение. Животные так отчаянно нуждались в пище, что готовы были есть всё что угодно, а люди так отчаянно нуждались в пище, что готовы были есть отравленных животных. Мы убивали себя, пытаясь выжить.

Все неразрывно связано: погода, растения, животные и выживание человечества.

Природные стихии находились в состоянии войны друг с другом, потому что мы злоупотребляли нашей экосистемой. Уничтожили нашу атмосферу. Уничтожили наших животных. Уничтожили наших близких.

Восстановление обещало нам все исправить. Но даже если здоровье человека нашло капельку помощи в соответствии с новым режимом, больше людей погибло от заряженного ружья, чем от пустого желудка. Всё ухудшается в геометрической прогрессии.

— Джульетта?

Я поднимаю голову.

Его тревожный взгляд осторожно изучает меня.

Я смотрю в сторону.

Он прочищает горло.

— Значит, гм, нас кормят только раз в день?

Его вопрос заставляет нас обоих посмотреть на маленький лоток у дверей.

Я прижимаю колени к груди и уравниваю тело на матраце. Если я буду сидеть очень неподвижно, то смогу игнорировать металл, прижимающийся к моей коже.

— В еде нет определенной системы, — отвечаю я ему. Мои пальцы прослеживают узор на одеяле из грубой ткани. — Они приносят её утром, но нет никаких гарантий, что ты получишь что-то больше. Иногда нам везет.

Мои глаза возвращаются к встроенной в стену стеклянной панели. Розовые и красные лучи наполняют комнату, и я понимаю, что это старт нового начала. Начало конца. Ещё один день.

Может, сегодня я умру.

Может, сегодня пролетит птичка.

— Так вот оно что? Они открывают дверь один раз в день для людей, чтобы сделать свою работу, и, может быть, если нам повезет, они кормят нас? И это все?

Птица будет белая, с золотыми полосами в виде короны на голове. Она будет летать.

— Да, это так.

— Здесь нет групповой терапии? — Он чуть не смеется.

— Пока ты не прибыл, я не сказала ни одного слова на протяжение двухсот шестидесяти четырех дней.

Его молчание о многом говорит. Я почти могу протянуть руку и прикоснуться к растущей на его плечах вине.

— На сколько ты здесь? — наконец спрашивает он.

Навсегда.

— Я не знаю.

Механический звук скрипа рычага вдалеке. Моя жизнь — это упущенные возможности, залитые в четыре бетонные стены.

— А как твоя семья? — В его голосе звучит печаль, словно он уже знает ответ на этот вопрос.

Вот, что я знаю о своих родителях: без понятия, где они сейчас.

— Почему ты здесь? — Я обращаюсь к своим пальцам, не встречаясь с ним взглядом.

Я изучаю свои руки так тщательно, что знаю каждый порез и ушиб, повредивший мою кожу. Маленькие ладони. Тоненькие пальцы. Я сжимаю их в кулаки и разжимаю, чтобы снять напряжение. Они всё ещё не отвечает.

Я смотрю вверх.

— Я не сумасшедший. — Всё, что он говорит.

— Все мы так говорим.

Я вскидываю голову, только чтобы слегка покачать ею. Я прикусываю губу. Я не могу не бросать украдкой взгляды в окно.

— Почему ты постоянно смотришь в окно?

Я не возражаю против его вопросов, правда. Просто это странно - с кем-то говорить.

Странно прилагать энергию для того, чтобы двигались губы, чтобы формировались слова, необходимые для объяснения своих действий. Никто не уделял мне внимания так долго. Никто не присматривался ко мне так долго, чтобы заметить мои взгляды на окно. Никто никогда не относился ко мне, как к равному. Опять же, он не знает о моём секрете. Я монстр. Интересно, как долго это будет продолжаться до того момента, как он решит испинать меня ногами.