В полётах, в заграничных аэропортах приходилось встречаться с интересными людьми; учёными, знаменитыми врачами, космонавтами, путешественниками искавшими город богов на Тибете.

Но это были земные люди с земным мышлением, хотя они высказывали иные мысли отличающиеся от научных представлений. Они заставляли задуматься о том, как мало, мы знаем о себе, окружающем мире и о Вселенной.

Воздушный корабль был для меня не только как средство передвижения, но и как средство познания окружающего, загадочного мира.

Каждый полёт, особенно на аэродромы экваториальной Африки, расположенные в горах, такие как Кигали, Бужумбура, доставлял профессиональное удовлетворение.

Там красивая горная природа, одно из величайших озёр планеты — Танганьика, с чистейшей водой, где непуганые бегемоты выходят из воды и бродят по берегу. Только в тех местах, рядом живут высокорослые и совсем маленькие люди планеты.

Количество часов проведённых мною в воздухе уже более двадцати одной тысячи. Прибавилась седина, побелела голова. Свой приговор внесли и годы, проведённые в небе. Был он таков: Всё, отдыхай теперь, и кончен разговор.

Но мои взоры по-прежнему устремлены в синее или ночное, звёздное небо, где я постоянно ищу что-то и кого-то. Вот вижу, как далеко с Востока, приближается лайнер, сначала видна только пенная линия, затем уже силуэт самолёта различим. Доносится далёкий гул его турбин. Он начинается снижаться, уже различимы формы родного ТУ. В этот момент снова хочется ворваться в эту голубую высоту.

Ведь ещё недавно я сам на лайнере пролетал по этой трассе, но чаще пересекал границы многих стран. Это было время, когда шар земной вращался подо мной глобусом. То летел далеко в Юго-Восточную Азию, затем мчался в самую западную точку, что в Португалии. И всегда могучий лайнер, был послушен мне. Мы были с ним продолжением друг друга.

И я по-прежнему хочу на облака, что чередой по небу стелются, не снизу вверх на них смотреть, а сверху вниз. И такая тоска порой накатывается…. А самолёты летят и летят. Одни со снижением, что бы приземлиться в Шереметьево, Внуково или Домодедово, другие следуют транзитом в Европу.

Думы мои прерывает подошедший, сосед по даче — Ким Борисович Клинов.

– Что снова загрустил, снова летаешь, считаешь самолёты? Отвлекись, скажи мне, почему все самолёты летят в одну сторону?

– Ким Борисович, потому, что входной коридор с Востока номер девять начинается в Ларионово, это в 25 км от наших дач. Самолёты выходят на маяк, установленный там, одни снижаются, будут садиться в Москве, другие летят дальше на Запад. А самолёты, летящие со стороны Москвы на Восток, летят коридором номер восемь, это южнее нас и следуют на пункт Черусти и далее на трассу, она имеет своё название Р-480. Это сделано для безопасности, одни снижаются, другие набирают высоту.

– Да всё продумано, иначе нельзя, авиация дело не шуточное, размышляет он вслух.

– А вот объясни, мне, задаёт он следующий вопрос, — почему все большие самолёты имеют стреловидность, похожие друг на друга, а конструкторы у них разные? Да и скорость у них, как мне известно, 850–900 км/ час, тоже одинаковая.

И я стараюсь доходчиво объяснить, что летят они рядом со звуковой скоростью, и про число «М», и про стреловидность крыла. Поясняю, что будет, если обтекание крыла воздушным потоком будет равно скорости звука или больше, самолёт будет, просто не управляем. Поэтому законы аэродинамики диктуют форму самолёта, крыла и потому они так похожи. Для больших скоростей, больше скорости звука, нужны другие профили крыла, двигатели и так далее и вообще полёты на сверхзвуковых самолетах нерентабельны. Да и сэкономленное время в полёте не компенсируется временем, затраченным на земле на поездку до аэропорта и от аэропорта. Это доказано полётами на Ту-144 и Конкорде.

Ким любопытный и внимательный слушатель, и я с удовольствием отвечаю на его вопросы.

– Слушай Леонид, продолжает он, всё, что ты рассказал, нужно запомнить и осмыслить и что бы под старость не забыть, да и день приближается к вечеру. А когда пилотам делать нечего, а мы уже за столом. Ты только посмотри вокруг, какая благодать, какая красота — восхищается Ким.

Над нашими головами была большая крона яблони, ветки которой прогибались от множества плодов. С левой стороны стола искусственное озерцо, где плавают стайки рыбок, за ним земляная горка, усыпанная цветущими Анютиными глазками, они были немыслимых оттенков. С другой стороны алые розы, которые испускали тончайший запах и создавали с другими цветами невообразимый волшебный аромат.

Вечерело. Все звуки вокруг стихли. Вечерняя прохлада опускалась на землю. Выпадала первая роса. А мы за рюмкой вина продолжали нашу беседу.

Зная любимую тему Кима, завожу разговор о море. О нём он может рассказывать часами и не удивительно. В 16 лет в 1947 году он, юнга служил на эсминцах, тральщиках. Тралил мины, как он говорит, опасное это было дело, а мины разные: Гальваноударные, акустические, электромагнитные. Служил он так же на крейсерах «Максим Горький» и «Киров», в совершенстве знает радиодело.

Особенно мне запомнился его рассказ о переходе из Балтики Северным морским путём во Владивосток в 1952 году на минном тральщике. Об испытаниях, в этом переходе. От него я узнал, что такое плавание, когда шторм 12 баллов, и о многом другом

Незаметно перешли на другие темы. Рассуждали о сегодняшней жизни. Я ему рассказывал о своих учениках-лётчиках, которым давал путёвки в небо, допускал к полётам в самых сложных метеоусловиях.

– К великому сожалению, Ким Борисович, сегодня я не могу понять молодое поколение лётчиков. Судя по последним авиакатастрофам, особенно Боинга 737 в районе города Перми складывается впечатление, что самолётами управляют не профессионалы?