Когда в Лондоне случается какое-нибудь особенно крупное преступление и когда внимание всего населения приковано к преступникам, а их имена на устах у каждого мужчины, каждой женщины, каждого едва научившегося говорить ребенка, то и тогда вы сможете найти в Скотленд-Ярде отделение, в котором ничего не будет известно о случившемся. Офицеры этого отделения не будут интересоваться происшедшим преступлением, а если кто-нибудь из них и будет осведомлен о фамилии жертвы или преступника, то это будет чистой случайностью. Это отделение Скотленд-Ярда, до такой степени индифферентное к тому, что совершается преступным миром в пределах Соединенного королевства, занято другим делом: оно занято преступлениями, совершающимися за пределами Англии. Центр этой организации помещается на берегу Темзы, но ответвления её вы найдете и в Париже, и в управлении шефа полиции в Пекине. Это отделение очень слабо знает о том, что таит в себе преступный мир Лондона, но зато оно досконально осведомлено о действиях чикагских бандитов или о новых выступлениях какой-нибудь тайной организации в Китае. И отделение это именуется отделением П.-в.

Как-то на улицах Кракова пожилой еврей поспорил с менее пожилым поляком. Спор шел об единственном объекте, достойном того, чтобы из-за него спорили. По крайней мере, таково было суждение об этом населения этой местности. Спор шел о сравнительно мелкой сумме в 260 злотых, а когда еврея, находившегося при смерти, доставили в больницу и он дал показания, шеф краковской полиции оказался настолько поражен тем, что ему пришлось услышать, что поспешил передать показания дальше — в Вену. Вена препроводила полученный материал в Берн. В Берне глава полиции задумчиво почесал затылок и препроводил показания в Париж. Из Парижа признание старого краковского еврея направилось в Рио-де-Жанейро, Нью-Йорк и Лондон.

Инспектор этого загадочного отделения Скотленд-Ярда, ознакомившись с этими показаниями, направился к инспектору Мак-Нортону.

— Из Кракова мы получили занятное сообщение. Я думаю, что оно окажется интересным для нашего друга Белла.

— Что именно сообщают вам? — осведомился Мак-Нортон.

— Произошло убийство, — начал свое повествование офицер международного отделения, — и, прежде чем убитый скончался, он нацарапал завещание, в котором велел своему сыну (тот работал на международном рынке зерна) не продавать своих запасов дешевле, чем по тысяче злотых за меру. На наши деньги это составит тридцать фунтов стерлингов за меру.

— Тридцать фунтов? — изумился Мак-Нортон. — Но это же неслыханно! Парень, должно быть, был в горячке.

— Нисколько, — ответил офицер. — Он был в Кракове весьма известным коммерсантом и во время войны делал крупные поставки провианта и фуража для правительства. Шеф Краковской полиции осведомился у него, в здравом ли он уме, и тот пояснил, что в Галиции, Венгрии и ряде других стран группа бандитов скупает все наличные запасы зерна и что он работал на эти банки. Перед смертью он пробормотал несколько невнятных слов, в которых упоминалось о каком-то необычайном открытии — «зелёной пыли». Мак-Нортон многозначительно свистнул. — И это все? — спросил он. — Все, — ответил офицер. — Я вспомнил, что Белл неоднократно упоминал об этой «зелёной пыли», и решил довести это до его сведения. А где Белл? — Он вчера выехал из Лондона, — ответил Мак-Нортон.

— Вам известно, где он?

— Нет. Но, быть может, Китсон осведомлен о его местопребывании?

Китсона Мак-Нортон застал в холле отеля. Адвокат бросился к нему навстречу.

— Вы имеете какие-нибудь известия от Белла?

— Утром он был вместе с пастором Манном в Кингстоуне, а затем куда-то исчез. Я говорил с тамошним полицейским инспектором, но ему ничего о нем не известно. Он знал только о том, что Белл разговаривал с пьянчужкой.

Мак-Нортон сокрушенно покачал головой.

— Я хочу потолковать с вами об этой истории с «зелёной пылью». До сего времени Белл занимался ею на свой собственный страх и риск, пора и нам приняться за дело.

— Вы считаете, что все настолько серьезно?

— Я полагаю, что это дело международной важности, — ответил Мак-Нортон. — Единственное, что нам пока известно, сводится к тому, что существует адский замысел разрушить снабжение всего мира хлебом и что во главе этого дела стоит Гардинг. Белл более чем кто-либо осведомлен о происходящем, но он ограничивается смутными намеками. Я занялся выяснением прошлого Гардинга и установил, что до недавнего времени он был вполне порядочным человеком и единственное, в чем его можно было обвинить, так это в общении с подозрительными личностями. Из его ближайших сотрудников с темным прошлым пока что известны следующие лица: Мильсон — врач, в девятисотых годах осужденный за убийство, Бриджерс — американский химик, сидевший в тюрьме за контрабандную торговлю наркотиками, и, наконец, также успевший побывать в тюрьме Грегори. Мой перечень был бы неполным, если бы я не упомянул о некой девице Гильде Гордон, о которой нам вообще ничего не известно.

— А что еще известно о Гардинге?

— Ничего, кроме того что он имеет отношение к делу об убийстве Миллинборна. Но об этом известно и вам, — добавил Китсон.

— Белл должен раскрыть нам свои карты, — продолжал Мак-Нортон. — Быть может, и мы сможем сообщить ему что-нибудь новое, чего он не знает, например о том, что Гардинг ведет очень обширную и дорогую телеграфную переписку со всеми частями света. А теперь нам известна и эта краковская история.

Китсон с удивлением выслушал повествование Мак-Нортона о том, что произошло в Галиции.

— Но это же совершенно невозможно, — заметил он. — Это совершенно невозможно. Каков бы ни был урожай, цены на зерно не могут подняться так высоко. Очевидно, ваш галичанин перед смертью бредил.

— Будем надеяться, что это так, — улыбнулся Мак-Нортон. — Но одно надо считать установленным: Гардинг ведет телеграфную переписку со всем миром. А теперь я должен разыскать Белла.

Однако все попытки найти Белла оказались безуспешными. Друзьям не удалось застать его дома. Мак-Нортон решил попытать счастья в другом месте. Он направился в контору Понсонби и прошел в кабинет мистера Уайта.