— Одним из богатейших комиссионеров в нашей стране.

— Комиссионером? А что это, собственно, значит?

— Нечто вроде короля лавочников. Такие сами никого не обслуживают, не стоят часами на ногах, не улыбаются и не отвешивают поклонов разным глупым людям, которых приятнее было бы видеть издохшими.

— Кажется, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду, арфист. Как всегда, язык твой ужасен, но мысль ясна.

Он сделал большой, долгий глоток эля. Улыбка его поблекла и исчезла.

— А все — таки, арфист, все — таки я знал замечательные дни — там, возле Норгейт Арме, в Тодбори! Никаких забот, понимаешь? И никто не подгоняет тебя сзади. — Лимюэл поставил кружку на стол и положил свою руку на мою. — Вокруг Нортгейта развлечений было сколько хочешь. И какие же подходящие девчонки были там, скажу я тебе! Мэй, Вайолет и прочие — все настоящие милашки, как на подбор. Четверть пинты пивца — и они, брат, тут как тут, свеженькие и готовые в дело. Ясно? Ах, арфист, хорошие были денечки, как я посмотрю! Конечно, все это на пагубу человеку. И все же, как заснешь и перестанешь следить за собой, так возвращаешься к тому времени в своих сновидениях. Слышишь запахи старого нортгейт- ского двора, запахи Мэй и Вайолет. Крепкие были девочки, подумаешь о них — так сомлеть можно.

— Они были добры к тебе, Лем?

— О, очень милы, очень сговорчивы!

Дремотная, благодушная мечтательность внезапно исчезла с его лица. Он взял себя в руки и сверху прикрыл ладонью на три четверти опорожненную пивную кружку.

— Но все, что я говорю, арфист, — сказал он, — противно господу богу. Я болтаю несусветный вздор, а ты уставился на меня таким горячим, греховным и любопытствующим взглядом! Давай допьем и побредем дальше.

Пока он осушал свою кружку, подошел Эйбель с новым пополнением.

— Не всегда мы были закадычными друзьями, Лимюэл, — сказал Эйбель, — но мне было бы приятно, если бы ты согласился принять из моих рук эту кружку эля и выпил за будущее. Пусть будет тебе во всем удача, пусть рассеятся все тучи, все неприятности, которые досаждали тебе в прошлом.

— Спасибо, Эйбель. Очень рад услышать наконец твое признание, что ты неправильно судил обо мне в прошлом. Рад я также, что тебя и будущее интересует. Итак, за будущее, Эйбель!

Мы выпили. Лимюэл хлебал шумно. Мы с Эйбелем молча и внимательно следили поверх наших кружек за ним и друг за другом. Когда Эйбель ушел, Лимюэл сказал:

— В Тодбори я буду чувствовать себя вольнее, чем здесь. Не думай обо мне плохо, арфист. Я верю в порядочность. Я верю в добродетельную жизнь и в то, что она выгодна. Но, черт возьми, какая тоска тебя одолевает, когда только и делаешь, что тужишься, а память — единственное твое питание, единственный огонек!

— То, что было однажды, повторится снова, Лимюэл. Скоро ты станешь большим человеком в Тодбори. Самая трудная часть пути уже пройдена. И если тебе в голову взбредет такая блажь, ты опять сможешь заскочить на нортгейтский двор, и бьюсь об заклад, что время там плетется шагом. И ты найдешь Мэй и Вайолет, и окажется, что они все еще такие же хохотушки, по — прежнему любезны и по — прежнему томятся по тебе.

— Томятся? Ты думаешь?

— Разумеется. У любого человека на площадке прошлого находит себе место горстка жизнерадостных существ, в свое время поглотивших запасы нашей страсти и помогавших нам коротать безотрадные дни. Существа эти неизменно ждут нашего возвращения. Уж не взыщи, Лимюэл, если от этих слов у тебя закружится голова. Для этого, собственно, они и предназначены. Я вернейший помощник алкогольных напитков…

Стиснув кулаки коленями, Лимюэл хохотал вовсю. Наклонив голову, он припал ртом к своей кружке и сосал из нее, как из поилки.

— Ну и удивляешь ты меня, Лимюэл, и своими словами и смехом. Мне казалось, что ты уж давно научился вырывать из своего нутра как похоть, так и мятежный дух. Я всегда думал, что ты уже весь выгорел, что ты давно и по дешевке распродал небольшой запас своего темперамента. Ведь Изабелла красивая женщина. Что же, она уже не удовлетворяет тебя?

Напоминание об Изабелле вспугнуло Лимюэла. Приложив палец к губам, он стал подозрительно шарить глазами вокруг нашего закутка.

— Изабелла славная женщина, — произнес он наконец.

— Святая, лучше не надо.

— К тому же она и красавица, арфист.

— Как же, мунлийская роза!., — Умна, как адвокат с приложением всех сводов закона. Никогда своего гроша не упустит.

— Прямо божий дар для тебя, брат!

— Но что касается вопросов любви, арфист, то здесь она слишком долго приникала ухом к устам мистера Боуэна.

— Пусть, мол, хоть уши горят, когда все остальное замерзло.

— Мистер Боуэн — прекрасный человек, арфист.

— Божий одуванчик!