Минутку в столовой было тихо — только позвякивал ложка о тарелку, потом Ростислав крикнул:

— Алексашка, что ты делаешь! Зачем целуешь кресло?

Тогда послышались всхлипывания Александра:

— Мамочка моя, мамочка…

— Встань! — крикнул Ростислав.

Александр ползал на коленях, обнимал и целовал кресло покойной мамы.

— Боже! — Марина снова упала головой в подушку.

В столовой послышалась какая–то возня: старший брат, очевидно, отрывал от кресла и подымал с пола младшего — пьяного, в слезах.

— Брось, Александр, — говорил Ростислав. — Да ну же, вставай! Как тебе не стыдно? Ты позоришь и оскорбляешь… память матери.

Потом скрипнул отодвинутый от стола стул и в столовой стало совсем тихо — Александр, очевидно, сел и угомонился. Снова зазвякала ложка о тарелку.

Марина передвинула голову с подушки на руки Флегонта и зарылась лицом в его ладони. Флегонт сидел, боясь шевельнуться.

В столовой зазвучал голос Александра — он уже не заикался:

— Да, я подлец!

Ростислав не ответил. Он продолжал есть.

— Подлец я!.. К неньке Украине перекинулся… пан старшина! Поручик армии его императорского величества… Анна, Георгий…

— Брось, Александр! — тихо обронил Ростислав.

В столовой снова воцарилось молчанье. Потом опять заговорил Александр:

— Однако и ты хорош: в денщиках у этих красножо…

— Александр! — крикнул Ростислав. — Прощу тебя замолчать!

Александр хмыкнул, но умолк.

Через минуту прозвучала еще одна его фраза:

— А впрочем, кажется, я тебя понимаю… А, Ростислав, я понимаю тебя, правда?

Ростислав молчал.

Прошла еще минута, и Александр снова заговорил:

— Сегодня на Дон, к Каледину, выехало и Николаевское училище. Шестьсот юнкеров с полным вооружением… Вчера уехало Александровское. Позавчера — Константиновское… Геть кацапов–юнкеров с нашей неньки Украины! Ррреволюционный генеральный секретарь пан Петлюра высылает к чертям собачьим контрреволюционную кацапню–офицерню…

Ростислав молчал.

— А завтра–послезавтра двинется сводный офицерский эшелон. Все офицеры, кто только пожелает. Запись проводит комендатура. Геть с неньки Украины и из большевистского рая! Правда, только с личным оружием: пистолет и шашка…

Ростислав молчал.

Александр хлопнул ладонью по столу:

— А я думаю: не Петлюра избавляется от кацапов и контрреволюции, а сила и слава русского оружия собирается под рукой атамана Каледина на Дону!

Ростислав молчал.

Стул заскрипел — слышно было, как мягко прозвенели шпоры.

— Чего тебе? — послышался голос Ростислава.

Очевидно, Александр обошел вокруг стола и остановился возле брата.

— Ростислав! — Голос Александра казался совершенно трезвым. — Я тоже уеду, Ростислав.

— Ты ведь не захотел бежать со штабом?

— То — бежать, а то… И одно дело тогда, а другое — теперь…

— Скатертью дорога…

В столовой стало тихо.

Тихо было и в комнате Марины. Марина снова подняла голову и напряженно вслушивалась. Слушал и Флегонт.

— Ростислав! — снова заговорил Александр. — Ты тоже можешь пойти завтра в комендатуру…

В столовой было тихо.

Марина сжала руку Флегонта. У Флегонта колотилось сердце. И он слышал, как колотится сердце Марины. Александр говорил:

— То, что ты возился с красногвардейцами во время восстания, об этом никто не вспомнит… все это понятно каждому…

Тихо было в квартире Драгомирецких. В комнатке Марины Драгомирецкой быстро–быстро, словно спеша за неумолимым и безвозвратным бегом времени, тикали часики: атлант с земным шаром на плечах. Теперь, когда маятник оторвался, минутная стрелка обегала циферблат за одну минуту.

— Слышишь, Ростислав, и о твоем дезертирстве с фронта никто не станет поминать: боевыми делами, кровью смоешь позор… А!

Гулко и звонко прозвучала пощечина. Грохнул и покатился опрокинутый стул. Марина вскочила. Флегонт схватил ее за руку.

— Пусти!

Марина бросилась к двери. Но Флегонт перехватил ее:

— Не надо! Сейчас не надо!

— Пусти!..

Они боролись у запертой двери в темноте.

— Тише! — Марина замерла в руках Флегонта: она слушала.

Но в столовой все было тихо. Потом шпоры зазвенели, быстро приближаясь сюда, в прихожую. Александр шел, не произнося ни слова.

Но на пороге столовой он остановился.